Носферату

Я попросил Анну поторопиться со сборами и попрощался, сославшись на срочное дело. На этот раз не солгал. Передо мной уже были двери Машкиного кабинета. Я, припомнив, как это делала Машка, вытянул из стены пульт и посмотрел на мониторы. На всех щелкал цифрами обратный отсчет, а под ним темнели три пустые строчки. Я провел рукой над сенсорами.

«Введите код», — зажглось в верхней строке.

— Надеюсь, ты не переоценила мои способности, Мари, — пробормотал я и уселся в кресло.

В кабинете было прибрано, но от того порядка, что всегда любила Марь, не осталось и следа. Окно закрыли стеклопластовым щитом поверх покореженной рамы, на ковровом покрытии под ним еще виднелись осколки.

Я снова осмотрел рисунок с лотосом, не усидел в кресле и прошелся по кабинету. Раз или два в дверь сунулся кто-то из «соток», но не счел необходимым со мной заговорить. Я взял со стола графин и вылил остатки воды в плошку с чахлым папилио ноктурналис, перемазав пальцы желтой пыльцой. Поискал подсказки на столе, выдвинул пару ящиков — те, что не были заперты. Среди документов — по-чиггийски и по-русски — обнаружилась тоненькая пачка фотографий. Несколько — еще наших школьных. Мои валялись где-то на книгах в библиотеке. Машка хранила свои бережно. Я перебрал их, и воспоминания, солнечные и добрые, нещадно впились когтями в горло, перекрывая дыхание. Но неутомимый разум тотчас отыскал желанную точку опоры.

Я выскочил из кабинета, надеясь, что кар ждет у входа.

Чем заполнить первую строчку, я вспомнил сразу. Двадцать третье февраля в шестом классе. То, что Машка потом называла исключительно «случай с физруком». Мы забрались в преподавательскую каморку в спортзале, чтобы исправить в школьной базе мою двойку за кросс, а Машке вывести две пятерки по легкой атлетике и нарисовать трояк — она ужасно не хотела бегать за школу на городских соревнованиях, а с ее успеваемостью лучшей кандидатуры не находилось. Мы едва успели выключить компьютер на столе физрука, как в двери чиркнула карточка. Умница Машка, конечно, прикрутила блок на замок, но физрук был сильным мужчиной, сильнее магнитного замка. Он пришел не один — привел даму. Мы забились в кладовку для мячей и просидели на них, переплетясь, как шнурки на кроссовках, и тихо хихикая, пока физкультурник и его гостья не закончили зарядку для хвоста. Маша уже тогда понимала, что знание — власть над миром. Стоит ли говорить, что моя двойка исчезла сама собой и до конца школы я не получал по физкультуре ниже четверки, а Машка не только не отправилась на городское соревнование, но и вообще волшебным образом оказалась освобождена от физкультуры и появившееся время тратила на кружок по робототехнике?

Странно, что я так хорошо помнил тот день. А вот точную дату свадьбы Юла и Хлои забыл напрочь. Всю дорогу я звонил Райсам, но никто не брал трубку.

* * *

Дом на улице Фрегата был пуст. Ветер мел по тротуару желтую пыльцу и листья. На дорожке к дому остались следы автомобиля Креба. Я вспомнил, что так и не вернул Линде ее кар.

Аквариумы, оплетавшие дом Райсов, опустели. В стеклянных трубах лежали умирающие водоросли. Сторожевых рыб с собой им взять, скорее всего, не позволили, но, зная Креба, я был уверен, что пучеглазые сторожа переселились в соседний пруд и, стоит хозяевам прийти за ними, резво попрыгают в сачок, чтобы вернуться к работе.

Дверь была заперта, но я обогнул дом через сад и под кадкой с какими-то крупными розовыми бутонами, напоминающими медуз на стеблях, отыскал ключ от задней двери.

Прошел через кухню и комнаты с заботливо накрытой чехлами мебелью и опустевшими аквариумами, остановился у лестницы наверх. Многие фотографии Райсы забрали с собой, но свадебное фото Хлои висело на своем месте. Видимо, Линда все-таки уговорила Креба «не брать лишнего». Я перевернул фото. Магдола всегда отмечала дату, даже когда была уверена, что не забудет. На обратной стороне фотографии аккуратным круглым почерком был вписан код для второй строки.

Третьим… был день нашей встречи. Первое сентября. У Машки был такой огромный бант, что ее прозвали Хиросима. Но это прозвище очень скоро забылось, потому что слишком к ней шло, и никто не решался вызвать на себя гнев Ивановой. Бантик тоже исчез быстро. Уже в конце первой недели Машка остригла волосы так коротко, что ленту можно было только приклеить скотчем.

Я записал в коммуникатор получившиеся числа, сварил себе кофе.

У меня оставалось еще четыре часа. В Чигги стояла тишина, поэтому я отчетливо слышал, как проносятся над городом самолеты, увозящие беженцев и их андроидов на соседние материки.

Было еще четыре часа. Поэтому я неторопливо пил кофе, ощущая, как на мои плечи наваливается все то, что я гнал от себя в эти три дня. Горечь, разочарование, вина, усталость.