Все замерли, словно статуи, с затаённым дыханием слушая эту клятву. Она не была отпечатана на душе и по факту оставалась лишь словами, но все понимали, что подобное обещание куда крепче любой клятвы души. Невозможно было переоценить торжественность момента, в который один человек решал, фактически, умереть для себя самого и отныне жить лишь ради кого-то другого. И от того тихий, едва слышный шёпот Сивиллы прозвучал словно раскат грома.
— Вот идиот…
Рианет дёрнулся, словно от пощёчины, но Мастер Хаоса оказался куда быстрее. Магесса, не успев даже понять, что произошло, оставив за собой отвратительный звук трескающихся и ломающихся костей, изломанной куклой вылетела прочь из дома. И вряд ли кто-нибудь взялся бы с уверенностью сказать, осталась ли она жива от такого удара. Марна, за последние пару дней не раз спорившего с Рианетом по поводу методов и политики Лазариса, от такого зрелища прошиб холодный пот. Сивилла была Мастером и шансы на то, что она выживет, ещё оставались. Но вот его самого подобная магическая оплеуха точно отправила бы прямиком на тот свет. А ведь Мастер Хаоса даже пальцем не пошевелил. Да что там, даже сам Рианет от такого поворота событий остался в лёгком шоке, замерев в полусогнутой позе и тупо глядя куда-то в стену по линии полёта магессы. Сам же Лазарис, словно ничего не произошло, с крайне серьёзным и торжественным выражением на лице подошёл к молодому человеку и, дождавшись, пока тот вновь вернётся в коленопреклонённое положение, положил ладонь тому на свободное плечо.
— Я, Лазарис Санктус Морфей, принимаю твою клятву и в ответ обещаю относиться к тебе так, как ты того заслуживаешь. — На пару секунд вновь опустилась тишина, словно закрепляющая эти слова. А потом лицо Мастера Хаоса вернулась его извечная лёгкая полуулыбка. — Ну а теперь вставай, я в конце концов не император. Ашадин, будь добр, поди посмотри, что там с ней.
— Как будет угодно, — кивнул Мастер Закона. Он, похоже, к подобному уже давно привык.
— Ну и отлично. И для начала, всем добрый вечер.
— Добрый вечер…
— А теперь расскажите-ка мне, чем вы тут занимались, пока меня не было? Надеюсь от лени не пухли? И чем у вас тут таким вкусным пахнет?
— Грандмастер? Нет, не то… может быть Высший Мастер? Нет, безвкусица какая-то…
Выслушав то, что удалось выяснить Рианету и Геате о его способностях и задав все важные вопросы по теме, Лазарис переключился на менее важный аспект. Название. В конце концов, он совершил открытие и имел полное право дать новому витку развития магии имя. Однако дело как-то не задалось с самого начала. Мастер — это уже означало пик развития какого-либо навыка, в отрыве от магии мастерами называли тех, кто достиг в своём деле невероятных высот. И как назвать что-то ещё более высокое, к тому же само по себе тоже не обязательно являющееся пределом, было решительно непонятно. К счастью, вопрос решился довольно быстро. Молчавший на протяжении всего рассказа Марн неожиданно высказал очень дельную и умную мысль.
— А почему обязательно должно быть “Мастер”?
— М? — Лазарис поначалу даже не до конца понял, что это были не просто слова в пространство. Но, распробовав идею в голове, тут же ухватился за неё и уже не отпускал.
Действительно, слово “Мастер” появлялось в головах большинства прошедших становление. Причём было не важно, естественным путём была починена душа или с помощью накачки. То есть, если рассуждать в открытых Лазарисом категориях, что третья, что четвёртая ступень для человека имела одно и то же название. Более того, сам Рианет, первым в истории ступив уже на пятую, пока что совершенно неизведанную ступень, также не нашёл в своём сознании никакого иного, нового слова. А значит можно было предположить, что “Мастер” было не обозначением конкретной ступени, а всей “лестницы” целиком. В таком случае, правда, нужно было придумывать названия уже для каждой из пяти уже существующих стадий, но с учётом открывающегося разнообразия вариантов это не было большой проблемой.
Спустя полчаса обсуждений, к которым в какой-то момент присоединился и Ашадин, и даже молчаливый Марн, заразившийся всеобщим энтузиазмом, список терминов, которым предстояло войти в историю и появиться в каждом учебнике, был составлен. Более того, Геата, которой, как и многим девушкам, была свойственна любовь к красивым и аккуратным записям чего бы то ни было, даже перенесла этот список на бумагу, с минимальными пояснениями сути происходящего на той или иной стадии.