Носитель культуры

Музыкант поднялся – никто не обернулся на его движение. Подошел к роялю, отложил прислоненный к вращающемуся табурету автомат – сел, бережно отер пыль с крышки и поднял ее указательными пальцами. Ну и пальцы, подумал он с болью. Он стыдился своих загрубевших рук, они темнели чужеродно на фоне стройного ряда клавиш. Это напоминало надругательство – садиться сюда с такими руками. Но других рук у него не было.

– Еще километров сто двадцать, – тихо проговорил пилот.

Инженер что-то невнятно пробормотал, ероша волосы. Шофер нерешительно начал:

– Женщины…

– Женщины – наше будущее, – резко сказал пилот. – Женщины должны дойти.

– А если там то же самое, что здесь? – спросил, вставая, друг музыканта.

Ему долго никто не отвечал.

– Там река, – произнес инженер наконец.

– Там была река, – стоя вполоборота к ним, ответил друг музыканта.

– Тогда пойдем дальше, – сказал пилот. – За рекой предгорья, и никаких городов. Долины должны были уцелеть, – он сдерживался и лишь мял, тискал курвиметр в скользких от нервного пота пальцах, – и люди тоже. Люди тоже. А крысы базируются в городах, значит, там их меньше или совсем нет.

Друг музыканта кривовато усмехнулся, – странно и в то же время очень соответственно времени было видеть на молодом, еще не вполне оформившемся лице усмешку желчного, изверившегося старика.

– Уступи, – попросил он, подходя к роялю, и музыкант послушно встал.

– Ну и пальцы, – сказал его друг, присев на краешек табурета.

– Ага, – обрадованно закивал музыкант, – я тоже об этом думал. Жуть, правда?..

– И раньше-то не слушались…

– Практики мало. Когда мне бывало плохо, я только этим и лечился, – он осторожно, как бы боясь нарушить сон рояля, погладил клавиши. – И все равно – все время страх, как бы не сфальшивить…

– А я не хочу бояться! Не хочу лечиться этим, приравнивать творчество к таблеткам, к клизмам!.. Творчество – это свобода. То, что я делаю, должно получаться сразу. Как взрыв, как вспышка! А если не получается – лучше совсем ничего…

Он умолк, и тогда они услышали приглушенный голос инженера:

– Я посчитал. Конечно, у меня никаких приборов, все на глаз. Но ты видишь, как она выросла. Судя по увеличению видимого диаметра, она упадет месяца через четыре.

– То есть наши поиски земли обетованной вообще лишены смысла? – вдруг охрипнув, спросил пилот.

– Н-ну, – помялся инженер, – не совсем… Все же лучше быть там. Во-первых, вероятность того, что луна грохнет прямо нам на головы, сравнительно невелика, а во-вторых, лучше залезть в горы, чтоб не захлестнуло потопом, когда океан пойдет враздрай… Хотя конечно… – Он помолчал. – Тектонически эти горы очень пассивны, что тоже нам на руку.

Шофер длинно и замысловато выругался.

– Да, ты меня сильно обрадовал, – проговорил пилот. – Четыре месяца… Успеем.

– Бульдозер… – пробормотал друг музыканта. – Дорвался до власти. Теперь будет нас гнать, пока не загонит до смерти, а зачем? Дал бы уж спокойно сдохнуть… Сыграем в четыре руки?

– Потом, – сказал музыкант, чуть улыбаясь. – Наверное, женщины уже спят.

– Пора и нам, – сказал пилот, услышав его слова, и стал неторопливо складывать карту, начавшую уже протираться на сгибах. За окном разгоралось белое мертвое зарево, словно из-за горизонта натекал расплавленный металл. – Чья очередь дежурить первый час?

– Моя, – сказал шофер. Пилот с сомнением посмотрел на него, потом на друга музыканта. – Моя, моя.

– Занавесить бы чем-нибудь окна, – опустив глаза, пробормотал друг музыканта.

Шофер хохотнул и добавил:

– Горячую ванну и духи от этого… от Диора.

– Вам не понять, – вступился музыкант, – он очень чутко спит. Я и сам такой, а вы – нет.

– Спать, спать, – сказал пилот.

– Еще не хочется, – смущенно сказал музыкант. – Как-то… все дрожит. Давайте я подежурю, а?

Инженер, ухмыляясь, развалился на полу, широко раскинув длинные ноги и подложив под голову вещмешок.

– Пойди лучше погуляй перед сном, – пошутил он. – Соловья послушай в ближайшей роще… цветочки собери…

Музыкант улыбнулся и сам не зная зачем послушно вышел из комнаты.

Сразу в коридоре, в электросварочном свете сумасшедшего утра он увидел стоящую откинувшись на стену дочь.

– Что ты тут? – испуганно спросил он.

– Слушаю, что вы говорите, – ответила она без тени смущения. – Не могу спать так сразу. Слишком устала.

– Ах, ты… – он осторожно провел ладонью по ее склеившимся от пота и грязи волосам. Она испуганно отпрянула:

– Нет, нет, я противная, пыльная… не надо.

– Что ты говоришь такое…

– Нет-нет, – она вытянула руки вперед, защищаясь, словно он нападал, – правда… Мы дойдем до реки, – мечтательно произнесла она, – до чистой прохладной реки, и сами станем чистыми и прохладными, вот тогда… господи, как я устала. Если бы все на меня не оглядывались, я бы уже умерла.

– Я теперь буду идти затылком вперед, хочешь? – серьезно предложил он, и она наконец улыбнулась – едва заметно, но все же улыбнулась. Он взял ее за руку.

– Я слышала, что пилот говорил о нас, – тихо произнесла она, глядя в пол, и пальцы ее задрожали в руке музыканта. – Мы ваше будущее, да?

– Как всегда.

– Он ведь очень хороший человек, правда?