Носитель культуры

– Нет!!! Не надо!!! – И вдруг в спасительном наитии пошел навстречу влетевшей в комнату крысе в черном с серебряными нашивками мундире, широко разведя руки и выкрикивая: – Носитель культуры! Носитель культуры!

Топорща усы, крыса в черном резко, отрывисто пропищала какие-то команды и опустила автомат.

– Оставайтесь на вашем месте, – приказала она. – Вам ничто не грозит.

Друг музыканта послушно остановился посреди комнаты. Крыс виднелось не больше десятка. Могли бы отбиться, вдруг мелькнуло в голове, но друг музыканта прогнал эту мысль, боязливо покосившись на того, в черном, – вдруг и впрямь телепаты…

Ввели женщин. Первой шла дочь, завороженно уставившаяся куда-то в сторону лестничной двери; ее легонько подталкивала в спину мать, приговаривая:

– Не смотри, маленькая, не смотри… Что уж тут поделаешь. Не судьба…

– Вы носитель? – строго пропищала главная крыса.

– Да, – сипло выговорил друг музыканта. – Я музыкант.

– Это хорошо, – командир крыс перекинул автомат за спину, и у друга музыканта подкосились ноги от пережитого напряжения. Не помня себя, он опустился на пол. Командир внимательно смотрел на него сверху маленькими красноватыми глазками.

– Вы предаетесь нам? – спросил он.

Не в состоянии сказать хоть слово, друг музыканта лишь разлепил онемевшие губы, а потом кивнул.

– Это хорошо, – повторил командир и наклонил голову набок. – Вы будете пока жить здесь этот апартамент. Воду мы пустим через половину часа через водопровод. Ни о чем не надо беспокоить себя.

Мать облегченно вздохнула.

– Во-от и слава богу, – сказала она. – Наконец-то заживем как люди.

– Трупы мы уберем сами, – командир подошел к роялю.

Друг музыканта вскочил – его едва не задел длинный, волочащийся по полу розовый хвост. Он почувствовал болезненное, нестерпимое желание наступить ногой на этот хвост, поросший редкими белыми волосками, и поспешно отступил подальше.

– Покидать апартамент можно лишь в сопровождений сопровождающий. Мы выделим сопровождающий через несколько часов. Пока вы будете здесь под этот конвой.

– Да мы уж нагулялись, не беспокойтесь, – сказала мать. – Калачом наружу не выманишь.

– Выходить иногда придется, чтобы оказать посильную помощь при обнаружении другие люди, – ответил командир. – Например, чтобы довести до них нашу гуманность и желание сотрудиться… трудничать. – Он перевел взгляд на друга музыканта: – Это хороший инструмент?

– Очень хороший.

– Поиграйте.

– С удовольствием, – сказал друг музыканта.

В дверях толпились крысы.

– Прискорбно жаль, – проговорил командир задумчиво, – что так много людей не понимают относительность моральных и духовных ценностей в этот быстро меняющийся мир. За иллюзия собственного достоинства готовы убивать не только нас, но и себя. Дорогостоящая иллюзия! Теперь, когда так тяжело, особенно. Мы поможем вам избавляться от этого вековечного груза.

– Вы ведь и покушать нам небось принесете, правда? – спросила мать. – Вот и слава богу… А там, глядишь, и детишки пойдут… – Как добрая бабушка, хранительница очага, она сложила руки на животе, оценивающе оглядывая друга музыканта, и того затошнило. Эта потная, перепуганная шлюшка, из-за которой он уже начал было завидовать другу, теперь казалась ему отвратительной. И, однако, выхода не было, спать придется с ней.

Дочь судорожно согнулась, сунула кулак в рот и страшно, гортанно застонала без слез. Из коридора вскинулись автоматные стволы, а потом нехотя, вразнобой опали.

– Что ты, маленькая? Не надо… – сказала мать. Но дочь уже выпрямилась. Из прокушенной кожи на кулачке сочилась кровь.

– Нет, мама, уже все, все… – выдохнула она. – Уже все, правда, все ведь… правда… что же тут поделаешь…

– Дети подлежат немедленной регистрации и передаче в фонд сохранения, – сказал командир, тактично дождавшись, когда она успокоится. – Впрочем, хорошо зарекомен… довавшие себя перед администрацией люди будут допускаться в воспитание. Прошу к рояль.

Первый звук показался другу музыканта удивительно фальшивым. Он вздрогнул, искательно глянул в сторону командира и, словно извиняясь, пробормотал, чувствуя почти непереносимое отвращение к себе:

– Загрубели руки…

Какое падение, подумал он с тоской. Ну что ж, падать так падать. Что мне еще остается. И он добавил самым заискивающим тоном, на какой был способен:

– Вы уж не взыщите…