Носитель судьбы

Земля дрогнула, в лесу раздался страшный плач диких детей. Фавн взглянул удивленно, а потом снова принялся играть. Наверху треснуло стекло на одном из окон, вокруг скрученных корней дерева появились трещины.

– Я забираю тебя домой, Пассионария! – заорал Вуко снова. – Я прибыл за тобой!

Двери заскрипели и открылись.

– Оставайтесь здесь, – приказал Вуко. Ударил концом факела в арку и вошел во тьму башни.

Потом были бесконечные ступени, спиралью вьющиеся внутри. Вверх и вверх.

Маленькие светящиеся эльфы шмыгали вокруг головы Драккайнена, а сердце его при их виде сжималось. Он остановился на миг, чтобы отереть лицо, но сразу поднял факел и пошел дальше, бормоча себе под нос:

– Милая принцесса кукол, фея из листвы и грязи. Злится, рдеет, как куколь, в золотой постели княжон.

Следующие ступени, следующий лестничный пролет, вверчивающийся в башню, как сон шизофреника.

– Губы цвета спелой вишни, сердце – острая иголка: сны, как бабочки, повиснут у злой девочки на полке.

Ступени закончились. Он стоял перед двустворчатыми воротами. Толкнул их и вошел в большой, будто собор, тронный зал. В пустой.

Только по полу ветер гонял сухую листву, крутил ее в миниатюрных торнадо, словно печальные воспоминания о бале в замке королевы кукол.

Он шел, слыша эхо собственных шагов и лязг жестяной брони.

Шел, прекрасно понимая, что опоздал. Что все было зря.

Потому что на полу лежало высохшее тело воина. С оскаленными зубами, с кожей бронзовой и сморщенной, покрытой следами черной, зигзагообразной татуировки. Рядом лежал сложный шишак с забралом в форме оскаленной морды тиранозавра. Чуть дальше, лицом к земле, еще один труп в ржавом доспехе. И следующий, как сломанная марионетка, вдавленная в угол. И скорчившийся в своем панцире краб, словно миниатюрный сожженный танк. И еще один, выпотрошенный, как съеденная креветка.

А потом была только стена.

И конец.

– Я пришел забрать тебя домой, Пассионария! – крикнул Драккайнен во все горло. – Домой! Tu casa[14], Пассионария! Porque te vas!

Что-то щелкнуло, зажегся слабый красноватый огонек – будто аварийные лампы.

А потом сложные плитки стены вдруг покрылись серебром и сделались огромным зеркалом, в котором он увидел себя. Серебряного, сверкающего принца, выглядящего словно неудачный андроид, и слегка как персонаж школьного театра. Глупого принца в криво сидящей короне, достойной дня рождения в фастфуде.

И тогда зеркало лопнуло со звоном, осыпалось, будто листва, тысячью блестящих осколков.

Вуко отскочил, заслонившись рукой, а потом заглянул в нишу, где возносилась Пассионария Калло, вросши до пояса в платье из корней, с тучей кудрявых волос, плавающих вокруг головы.

Она не была особенно красивой: с коротким, вздернутым носиком, угловатой челюстью и широким ртом, будто вырезанным под носом. Легко можно было представить себе ее в кабинете, ведущей сеанс семейной терапии.

Драккайнен некоторое время смотрел, остолбенев, а потом вошел в нишу и встал подле нее. У нее было неподвижное, обвисшее лицо и закрытые глаза.

– Никто не говорил, что будет легко, – проворчал разведчик. – Впрочем, откуда бы здесь яблочки, в эту-то пору года?

Он покопался за пазухой, вынул небольшой пакетик и прижал его на миг к губам. А потом осторожно взобрался по пирамиде спутанных корней, что были ее платьем.

– Я забираю тебя домой, Пассионария, – прошептал, стараясь не облизывать губ. – Это уже конец. Ты возвращаешься домой.

Она шевельнулась сонно и издала какое-то мурлыканье.

Драккайнен склонился и поцеловал ее узкие, стиснутые губы.

Пассионария открыла глаза. Глаза, налитые кровью. Через миг водянистые, бледные радужки закатились, сбежали под веки. Дерево освободило ее с треском, и она рухнула прямо в объятия Вуко.

И тогда все затряслось. Будто грянул беззвучный взрыв, удар инфразвуком.

Он почувствовал, как бегут вокруг дерева трещины, как за окнами шелестит листва и взметывается кольцо снега, как волна идет в долину и бьет в горы, закрывающие ее со всех сторон.

Он услышал еще хоровой писк, стихший, как обрезанный ножом.

Положил Пассионарию на землю и осторожно отлепил от губ восковые накладки.

А потом взял ее на руки и снова зашагал по ступеням.

– Милая принцесса кукол… – пробормотал.

Когда он вышел из ворот, его люди поднимались с земли, тряся оглушенно головами.

– Есть? Что это было? – спросила Сильфана.

– Она освободила долину. Нет Скорбной Госпожи. Нет диких детей. Конец сказке.

Фавн, который был уже не фавном, а худым мужчиной, бросил флейту и, вцепившись в волосы, закричал жутко:

– Госпожа мертва!

– Успокойте его кто-нибудь, – устало произнес Вуко. – Она жива, просто под наркозом. Получила воду онемения. Я не мог ее просто усыпить: она и так уже спала, и это нисколько не мешало ей чудить.

Филар обнял друга и несколько раз встряхнул его, но бывший фавн продолжал поводить вокруг коровьим, непонимающим, взглядом.

– Накройте ее чем-то, а то замерзнет, – приказал Вуко. – Она костистая, смотреть не на что. Ну и сделайте носилки. Что с ним?

– Не узнает меня. Он все еще под властью долины, – ответил беспомощно Филар.