Носители искры (СИ)

Мы вошли в помещение, разделённое частыми перегородками так, чтобы можно было змейкой следовать вдоль каждой из внутренних стенок, плотно увешанных картинами, при первом же взгляде на которые у меня вдруг возникло странное, непередаваемое чувство, словно я сейчас заплачу. Это было поразительно, ведь в последний раз слёзы я лил в глубоком детстве и думал, что давным-давно забыл, как это делается.

- Что это? - застыв на пороге, шёпотом спросил я.

- Картины, - негромко ответила Ленка. - Произведения искусства. Живописного... - Она прошла вдоль первой перегородки к штриховым карандашным рисункам. - И графического. Вот эти чёрно-белые наброски Патогена мне ужасно нравятся.

Гоня охватившую меня необъяснимую и невыносимую тоску, я прошёл к рисункам. Это были сценки из жизни животных: тонкие летящие линии и толстые, грубые штрихи сплетались в удивительной пляске, слегка искажая звериные пропорции, но рисунки, как ни странно, от этого только выигрывали! Я молча таращился на рычащих и летящих в прыжке леопардов, изящных стремительных газелей на тонких ногах, рослых сильных медведей и прекрасных загадочных птиц, все они были так выразительны, так полны жизни!

- Это нарисовал Патоген? - сглотнув, наконец выдавил я.

- Угу, - кивнула Ленка. - Здорово, правда?

- Да, они...

Тут я забыл, что хотел сказать, потому что в соседнем ряду вдруг увидел рыб. Их золотые спины мерцали в таинственной глубине пруда, мгновенно воскресив в моей памяти тот самый день, когда мы с мамой сидели в Цодузе, ожидая приёма в лечебнице. Художник рисовал, конечно, не тот пруд и не тех рыб, но ощущения от мягкого подводного блеска чешуи, сонного помахивания плавниками и отражения солнечного света в круглых, золотых глазах возникали точно такие же, как тогда, в моём детстве. И это было так необычно, так приятно, что я долго не мог оторвать от картины взгляд.

Ленка меня не торопила, просто тихо стояла рядом, тактично дожидаясь, когда я пойду дальше. А я, совершенно забыв про время, вообще про всё на свете, жадно впитывал новые для себя эмоции: раньше, при взгляде на картины, написанные художниками-окли, я ничего такого не чувствовал, хотя там тоже были изображены и животные, и природа, и люди... Однако я воспринимал их всегда отстранённо, как украшение интерьера, как отлично сделанные фотографии, точно отражающие реальность, а здесь!.. Здесь я переживал нечто исключительно своё, и это было как настоящий подарок, задевающий глубоко личные струны, - сильное и даже слегка травмирующее, но оттого ещё более острое удовольствие.

Я медленно двигался вдоль перегородок, не пропуская ни одной картины, так что прошло, наверное, часа два, когда я наконец добрался до дальней стены. Свободное время Ленки закончилось где-то к середине экспозиции, и она ушла, а я, хоть и почувствовал себя неловко оттого, что почти не уделил ей внимания, всё же продолжал осмотр, пока возле последних картин вдруг не обнаружил Кибера. Нацепив свою любимую шапку, тот мирно сидел на стуле и, держа в каждой руке по простому карандашу, к моему великому удивлению, рисовал. На коленях у него лежал открытый альбом, в котором он, сразу двумя руками одновременно наносил штрихи. Кибер начинал с верхнего края страницы и последовательно продвигался к нижнему так, что в итоге получалось чёрно-белое изображение сценки из жизни на базе.

- Привет, Стёпа! - поздоровался Кибер, ни на секунду не прерывая своего занятия.

- Здорово, Киб. Рисуешь?

- Да вот, пытаюсь, пока свободное время выдалось.

- Что значит - пытаешься? - не понял я, глядя, как на бумаге мгновенно появляется лесное кладбище, где среди деревьев группками стояли люди, пришедшие проводить Яну в последний путь.

- Значит, что не получается, - закончив рисунок, Кибер перевернул страницу. - Очередная попытка не засчитана.

- Как не засчитана, подожди, дай сюда! - я выхватил у него альбом и снова открыл рисунок. Сценка выглядела чёткой и вполне законченной, всё было на месте: пропорции, свет и тени, вот Брухов, вот я, Жбан, Ленка, другие - всех было легко узнать. - Здорово же, всё так похоже!

- Вот! - Кибер откинулся на спинку стула с таким опечаленным видом, что не знай я, кто он, принял бы его тяжелый вздох за настоящий. - Вот в том-то всё и дело! Похоже... нет, Степан, это не просто похоже, это точная проекция небольшой части трёхмерного мира на плоскость. Абсолютно точная, понимаешь?

- Ты так говоришь, словно это плохо.

Кибер посмотрел на меня долгим взглядом, будто оценивая: серьёзно я говорю или издеваюсь. Нет, я не издевался, хотя и понимал, конечно, куда он клонит.

- Оглянись вокруг! - андроид широко повёл рукой. - Ни одна из этих картин не является такой, как у меня, проекцией. Ни одна!

- То есть ты хочешь сказать, что точно фиксировать реальность - бессмысленно?

- С точки зрения искусства - да. Кому это интересно?! Картины прекрасны и на них ходят смотреть именно потому, что они передают личное видение художника, его посыл другим людям, а не просто фиксируют объективную реальность.

- Ну так искази свою проекцию, и посмотрим, что получится! - предложил я.