Данилу Веселовского мы тоже потеряли - но я узнал об этом, когда нам с Сорвирогом уже удалось уйти от погони. Сам не знаю, как мы смогли это сделать: сначала повезло, что Жбан, затормозив за много метров от перегородивших дорогу машин, выскочил и отвлёк на себя внимание, потом Женя прикрыл нас ценой собственной жизни... Веселовского ранили в ногу, и я, несмотря на протесты искроведа с требованиями бросить его и бежать, закинул Данилу себе на спину, и просто отключил соображалку-анализатор, полностью доверившись способностям, инстинктам и навыкам бывшего ловчего. Не знаю, откуда у меня взялись силы лететь сквозь лес с таким грузом на спине, практически наравне с Сорвирогом, но неслись мы, как спасавшие свои жизни дикие волки, пока не оторвались от погони.
А когда остановились и человеческий рассудок снова включился, я сразу понял, что Данила мёртв. Это было мгновенное осознание, словно удар в сердце, ещё до того, как я отпустил его руки, обхватывавшие меня за шею, и Веселовский безжизненным кулём сполз на землю. Пуля пробила его спину и попала прямо в сердце. Она догоняла меня, эта пуля! Данила перехватил мою смерть, а я, отключившись от мыслей, этого даже не почувствовал и продолжал бежать, таща на себе его труп. Ужасно, но зато у нас было тело Данилы, и теперь мы могли его по-человечески похоронить, в отличие от сгоревшего и так и оставшегося в руках врага, Жени Белова.
Но прежде мёртвого Данилу я отвёз в одну из лабораторий, как делали со всеми умершими шизами, потенциарами или драконами, ибо даже мёртвый околист был ценным материалом для изучения. Никто меня не заставлял и не просил это делать, напротив, тело пытались забрать, но я не дал: просто почувствовал вдруг, что не должен упускать Данилу из виду, и потребовал, чтобы мне разрешили присутствовать на вскрытии. Тогда я ещё не понимал зачем, представления даже не имел, что со мной происходит и уж, конечно, не представлял, чем всё это закончится. Сорвирог, подавленный смертью друзей, предательством Жбана и жутким провалом нашей миссии, только устало махнул рукой, соглашаясь на мою просьбу. Нам сделали перевязки - у меня кровила царапина на голове, а у командира было лёгкое ранение руки - и Сорвирог ушёл.
А я повёз Данилу в лабораторию. Странная это была транспортировка: я почти не осознавал, как двигался, перед глазами плавало только лицо Веселовского - оно становилось всё крупнее и крупнее, будто приближалось, причём как-то дискретно, рывками, в такт ударам моего сердца. Я помню, как добрался до лаборатории, где тело переложили с каталки на стол. Всё было как в тумане, но в памяти остались и осмотр тела, и подготовка искроведов к вскрытию - словом, всё, что происходило в лаборатории ровно до тех пор, пока Веселовского не перевернули на живот и не сделали над околистом разрез. В этот момент меня словно огонь охватил, жаркий, бешеный, опаливший каждую клетку тела, и дальше я уже совсем ничего не помнил.
Очнулся, пристёгнутый к койке, и, что творил после напавшего на меня "пожара", наблюдал уже в записи с лабораторной камеры. Зрелище было, прямо скажем, не для слабонервных. Руки мои с подогнутыми пальцами, как лапы с когтями, протянуты к голове Веселовского, глаза вылезают из орбит, рот открыт, весь содрогаюсь в каком-то бешеном приступе, но никто меня не успокаивает, все замерли в шоке, взгляды прикованы к околисту Веселовского, который медленно выползает через разрез наружу. Сам выползает! Да ещё и светится!
Опомнились наши лабораторные искроведы и прочие работники, только когда мои руки-крюки схватили околист и понесли его к лицу - тьфу! чёрт! ну и гадость! - неужто я и правда собирался его себе в рот засунуть?! Научники говорят, что да, собирался. Насилу эту тварь из моих "когтей" вырвали и в банку закрыли, пришлось даже нейролептиком меня вырубить. Потом положили на койку и пристегнули, не зная, чего ждать, когда я в себя приду.
Что бы это всё значило, предстояло ещё осмыслить не только мне, но и врачам-искроведам, пока же их больше волновал оживший околист - протянет он, сидя в банке без человеческого тела, наверняка, недолго, так что они всем скопом бросились проводить над ним эксперименты, изучая его существование в отрыве от носившего его хозяина, ведь доселе такой возможности у научников, как называл их Сорвирог, никогда не было. А со мной разобраться, ясное дело, можно будет и позже, я же никуда не денусь и уж точно не так быстро окочурюсь, как околист без подпитки. Поэтому, убедившись, что мои жизненные показатели в норме, веду себя адекватно и больше не собираюсь буйствовать, меня быстренько отстегнули от койки и вытурили вон.
Из лаборатории я вышел вместе с командиром - его искроведы позвали, чтобы тоже посмотрел запись. Мы двинулись в сторону административной части базы.
- А знаешь, с тех пор, как я стал химерой, я рядом с телами умерших тоже чувствовал себя странно, - вдруг сознался Дмитрий. - Кроме, пожалуй, Яны... но ведь её околист был полностью сожжён, причём сто лет назад, считай, она всё равно что нул.