Носители Совести

– Каких вопросов? Все предельно ясно – две бригады повоевали, единственный выживший скончался в больнице. Подозреваемых нет, а истинных главарей к делу не привлечешь. Никогда! – последнее слово Каневский произнес с заметным нажимом.

– Вы смотрели мою докладную записку?

Старший прокурор раздраженно махнул рукой:

– Смотрел, ну и что? В перестрелке случайно погиб старик-пенсионер. Что из этого можно выжать? Неужели ты всерьез готов поверить в версию, что этот самый, – он заглянул в документы, – Круковский – вор в законе или чего похуже?

– Я пока ни во что не готов поверить, – спокойно ответил Арсений. – Но он убит пулей неизвестного происхождения, предположительно из снайперского оружия. Индивидуального, заказного, а значит – предельно дорогого. Оружие не найдено. Кто в него стрелял? Какая из двух группировок наняла снайпера и почему, имея такой козырь, они не перестреляли своих противников в пять минут? Следов снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Получается, он стрелял с дистанции в два – два с половиной километра, что выдает в нем профессионала экстра-класса. Зачем нанимать такого спеца, чтобы убить всего лишь какого-то старика? Вторая пуля из того же оружия извлечена из салона одного из джипов. Зачем сделан этот выстрел? Продолжать?

Несколько минут Каневский листал протоколы, потом спросил:

– Кто же он тогда?

– Я не знаю. Но надеюсь узнать. Хорошо бы раньше телевидения – они уже начали копать вокруг балтийской перестрелки. Местный опер мне уже три раза звонил, спрашивал, можно ли информацией поделиться.

– Гнать их надо в шею!

– Если начнем гнать, Генрих Львович, они поймут, что дело нечисто, и влезут в дело по уши. Даже если Круковский обычный пенсионер, они с нас не слезут: «Старики и дети гибнут под пулями бандитов, а наши доблестные органы бездействуют…»

– Ладно, ладно, – старший прокурор поморщился, как от зубной боли. – Что ты предлагаешь?

– Хочу покопаться в связях Круковского, опросить друзей, знакомых, выяснить, что он делал в тот день…

Каин кивнул.

– Хорошо, согласен. Дело я пока оставляю, контроль за тобой. Две недели тебе, Арсений Юльевич, – до начала июля, не больше. Четвертого утром доложишь все, что удалось накопать, тогда и поговорим еще раз. И не забывай – на тебе еще «заказуха» Вокулика и взрыв в Рыбинском переулке. Эти дела с тебя никто не снимал.

– Я помню, Генрих Львович. Спасибо за доверие.

Закрывая за собой дверь кабинета, Арсений невесело усмехнулся: «Что тебе, брат, неймется? Работал бы как все, давно бы уже в старших прокурорах ходил. Нет, все время тянет правду искать!»

И он снова, в который уже раз за последние три дня увидел перед глазами неподвижное тело Круковского с неудобно поджатой рукой, красное пятно на застиранной водолазке, застывшая в мертвых глазах боль.

Почти ничего не видя перед собой, Арсений прошел через приемную Каина, машинально кивнул секретарше. И уже на выходе понял, что его так беспокоило. Вздрогнул и остановился.

Во взгляде погибшего пенсионера не было недоуменного «за что?». Не было и все. Круковский знал, за что его убивали.

– Арсений Юльевич, что с вами? – обеспокоено спросила секретарша Линочка. – Вам плохо?

– Что? А, нет-нет, спасибо, Лина, все нормально. Я просто задумался.

Результаты опросов пришли только в среду утром.

«Старший лейтенант Вебер скоро начнет от меня прятаться», – подумал Арсений, распаковывая курьерский пакет.

По его запросу балтийские оперативники весь вторник опрашивали жильцов дома номер девяносто три по проспекту Независимости, знакомых и соседей Круковского. В своем блокноте Арсений для краткости окрестил его БВ – по начальным буквам инициалов, Богдан Владиленович.

Всего люди Вебера опросили почти сорок человек. Может, демонстрировали усердие по приказу старшего лейтенанта – чтоб настырный столичный прокурор погряз в бумагах и отстал от занятых людей хоть на какое-то время, а может, то была маленькая месть балтийских оперов. Проигнорировать приказы нет никакой возможности, так хотя бы тупых служак поизображаем, пусть прокуратура сама в бумажном море ковыряется.

Арсений усмехнулся, достал первые листы с показаниями и принялся читать.

Минут через сорок, когда в показаниях седьмого по счету свидетеля повторился тот же набор общих фраз, Арсений записал в блокнот: «Противоречивых показаний нет. Если жизнь Круковского – легенда, то, надо признать, выстроена она очень четко».

Все опрошенные в один голос отмечали, что Богдан Владиленович был человеком хорошим, ответственным, исполнительным, скромным. Местные старухи, подъездные сплетницы, ничего плохого про него сказать не смогли, скорее наоборот.