Носорог

Два силуэта вдруг дёрнулись и, слившись в одну непонятную кракозябру, исчезли, снесённые чем-то… чем-то огромным. А следом послышался такой знакомый раскатисто-хриплый голос, от мощи которого задрожали все уцелевшие стёкла в доме.

— Добр-рый вечер-р, мр-рази!

От звукового удара, висевшее над консолью зеркало пошло мелкими трещинами и вдруг осыпалось, едва не накрыв собой старого Уорри. Правда, тот даже не шевельнулся, лишь прикрыл глаза и замер, словно прислушиваясь к чему-то. Но уже через несколько секунд, старик вдруг охнул, побледнел и, одним жестом стерев с алой плёнки щита мечущиеся в холле силуэты, покосился на внучку.

— Не надо тебе на это смотреть, конопушка. Совсем не надо, — пробормотал он. И хоть говорил Уорри довольно отчётливо, Фари едва удалось разобрать её слова. Шум в ушах от оглушающего рыка ещё не прошёл, да и… раздавшийся из холла грохот и крики, почти сразу перешедшие в стоны боли, изрядно мешали. Впрочем, уже через несколько секунд шум за плёнкой щита стих.

— Фар-ри, стар-рик… вы там живы? — на этот раз голос Грыма прозвучал не в пример тише, но казался куда более хриплым, чем обычно.

— Живы-живы! — радостно откликнулась хаффла. — Сейчас дедушка снимет щит, и выйдем!

— Ну… э-э… — как-то странно замялся турс. — А мо-кха-жет, ты пока подождёшь-кха в своей кха-комнате, пр-риведёшь себя в пор-рядок-кха? А гейс Уор-р-ри займёкхтся щикхтами, а?

— Э-э, — Фари окинула своё помятое, перекошенное оружейным поясом платьице взглядом и почти признала правоту Грыма, но… он ведь её не видит! Как узнал-то?! Да и дед выглядит куда хуже! Ему что, не нужно привести себя в порядок?! Об этом она и спросила синего.

— Да-кха, тут… лучше тебе сюда покха не выкходить, Фар-ри, — с явным смущением в голосе, с хрипом и бульканьем протянул турс. — Я тут намусор-ррил… сильно-кха… Вот.

— Грым прав, внучка, — приоткрыв глаза, устало проговорил Уорри. — Там очень грязно и… поверь, эту грязь тебе лучше не видеть вовсе. Так что, иди, займись собой, а мы с этим носорогом пока приберём то, что он там… наляпал.

Фари вздохнула, но, всё же последовала совету деда. А когда вышла в холл…

— Мейн Тодт? — присев в неглубоком реверансе, удивилась хаффла. Саксготтец в ответ поднялся с лёгкого полукресла, в котором успел удобно устроиться, и коротко поклонился ей в ответ.

— Рад видеть вас в добром здравии, минни Фари, — как всегда ровным тоном отозвался доктор, подвигая ей одно из кресел. — Признаться, я изрядно переживал, что наш добрый синий друг мог опоздать к… действу. Боюсь, без вашего присутствия наш любимый Граунд-хейл утерял бы добрых две трети своего уюта.

— Благодарю за беспокойство, а… а где Грым? — закрутила головой Фари, привычно пропуская мимо ушей всю странность комплиментов старого мага.

— Умывается, как и ваш достойный дед, — дождавшись, пока хаффла присядет, саксготтец занял своё кресло. — Бой с добравшимися до этой комнаты противниками вышел у мейна Грыма несколько более грязным, чем с их подельниками. Увы. А я ведь просил его быть поаккуратнее, но… огр есть огр. Увлекающаяся натура, что тут скажешь.

— Пр-росто, у некотор-рыкхх магкхов есть пр-ривычкха оставлять живыкх вр-рагов за спиной, — неожиданно раздавшийся из-за спины Фари хриплый, срывающийся на скрип голос, заставил хаффлу подпрыгнуть. А в следующую секунду она уже повисла на шее синекожего гиганта, из-за собственного визга едва расслышав окончание его фразы: — вот и пр-ришлось позаботиться об ок-кха-кхончательном р-решении вопр-роса. Я и Падди отослал с окхр-раной Дайны в Пампер-рбэй, чтоб он не помешкхал мне гр-рохнуть мер-рзавца.

— Он бы не стал мешать, — подал голос вошедший в комнату старый Уорри, всё ещё растрёпанный, усталый, но успевший не только привести себя в относительный порядок и переодеться, но даже приготовить чай, поднос с которым он и водрузил на столик перед доктором Тодтом. — Пиккардиец был другом мне, а не моему внуку. И обязательств между ними нет и быть не может.

— Да кх-то ж вас, магкхов знает? — пожал плечами Грым, осторожно снимая со своей шеи Фари и усаживая её обратно в кресло.

— Стойте… какой Пиккардиец?! — внезапно дошло до хаффлы. — Он же… Грым же его… на корабле!