Носорог для Папы Римского

— Жаль только, что мы им не торгуем, — сказал он. — Вы не могли бы продавать такой товар в Антверпене? — Вопрос был адресован Мешките.

— Сахар, — сказал капитан «Пикансу». — Сахар — в Антверпен, а рабов — в Мину. Мы возим только эти грузы. — В голосе его слышалось недовольство.

Работорговцы, сидевшие по обе стороны от Тейшейры, заерзали и нахмурились.

— Очень скоро все наладится, — сказал тот, которого звали Монторойю. — Такое положение не может быть вечным.

— Какое именно? — вмешался тогда дон Франсишку, и на мгновение показалось, что Монторойю продолжит. Его оборвал Меллу.

— Спрос, — сказал он, грохнув кулаком по столу. — Это сердце торговли. Нет спроса, нет и торговли. В Эдемском саду никто не извлекал выгоды, верно? Я помню время, когда хорошего здорового раба можно было получить за три тазика для бритья и ржавый нож. Все в прошлом, друзья мои. Негры вероломны, а мы вдали от дома.

Последняя фраза прозвучала как трюизм, знакомый всем остальным, и все, кроме Авейру, заулыбались.

— Их вероломство ничем не отличается от нашего, — сказал он. — Просто теперь они знают цену этой торговли. Или знали.

— Знали? Положение? Что еще за положение?

Тейшейра видел, как прилила кровь к лицу дона Франсишку, и понимал, что внутри тот взвинчен соответственно этому.

Авейру ответил ему спокойно.

— Они остановили торговлю, — просто сказал он. — Я надзираю за факторией в Гато вот уже тридцать лет. Тамошний оба, то есть король, продавал мне своих рабов. Но вот месяц назад он прекратил торговлю, затем отказался со мной встречаться, а потом, неделю назад, меня выволокли из кровати, бросили в каноэ и повезли вниз по реке, к морю…

Здесь он остановился и недоуменно распростер руки. На лине его, однако, удивления не было.

— То же самое творится ниже по побережью, в Мпинде, — сказав Монторойю. — Мани говорит, а конголезские негры повинуются. Около месяца назад. С тех пор — ничего. И мы ничего не можем с этим поделать.

— Не будьте так уж категоричны, — сказал Коэлью. Он был моложе остальных и вел себя задиристее. — Есть еще Ндонго, да и другие места вверх по реке…

— Я не желаю этого слышать! — яростно вторгся в разговор Меллу. — Не желаю выслушивать человека, который собирается нарушить лицензию. Я не потерплю этого, Коэлью. Слышите меня?

На мгновение Тейшейре показалось, что эти двое сейчас вскочат и подерутся. Сидевший напротив него Алема, лоцман, не обмолвившийся за весь вечер ни словом, встревоженно переводил взгляд с одного на другого. Потом сквозь нарастающий жар перебранки прорезался голос Авейру.

— Перед тем как оттуда убраться, я поймал настоящего маленького пирата, — проговорил он спокойно, словно остальные были маленькими детьми, которые утихомирятся, если просто не обращать на них внимания. — Явился в Бенин как ни в чем не бывало, в татуировках с ног до головы: по-моему, настоящий старый lançado[60]. Я, конечно, слышал о нем и раньше. Десять лет, а то и больше пробыл в лесах на севере, торгуя с племенем варри. Не знал, говорит, что требуется разрешение… — У сидевших вокруг стола это вызвало недоверчивые смешки. — Так или иначе, — невозмутимо продолжал Авейру, — этот негодяй разбирается в работорговле и знает, почему она прекратилась: так он сказал.

При этом все замолкли и подались вперед, внезапно обратившись во внимание, — все, кроме Меллу. Тот откинулся на спинку стула, блуждая взглядом по столу. Уже слышал эту историю, подумал Тейшейра.

— Он был в деревне неподалеку от верховья Фермозу. Чуть больше месяца назад, примерно через пару недель после того, как прекратились дожди, туда пришел человек из какого-то другого племени, и в руках у него был джу-джу, что-то вроде священного посоха, — пояснил он вновь прибывшим. — Жители его приветствовали, всячески потчевали, а потом созвали собрание, на которое нашего lançado не допустили. Через несколько дней его разбудил человек, с которым вел дела, и велел убираться. Не успел он собрать свои пожитки, как явились другие — имейте в виду, хорошо знакомые ему люди, приставили ему к брюху копье и выдворили из деревни. Он оглядывается — а те запаливают его хижину со всем ее содержимым. Вот что он рассказал.

— Та же история, что и ваша, — сказал Монторойю. — Кроме человека с джу-джу.

Авейру кивнул.

— Я тоже так думал. Но потом вспомнил кое-что, что видел в первый свой год в Гато, в тот же год, когда был коронован тамошний оба. Там была обширная церемония, длившаяся много дней, — еда, питье маскарады и так далее. А потом, перед самым ее окончанием, прибывает какой-то малый и, как это ни странно, все прекращается. Весь город — а город там здоровенный, не меньше Лиссабона, — все окрестности просто застывают. Малый этот является в одиночку, входит в ограду обы, а когда выходит оттуда, оба уже коронован. Помню, при себе у него было странного вида джу-джу, точно такое, как описывал мой пират.

— И что, этот малый короновал обу Бенина? — недоверчиво спросил Монторойю.