Носорог для Папы Римского

Дельфинио подсматривает из верхнего окна за настоятелем аббатства Пассиньяно и приором Капуи — те прогуливаются по саду. Они увлечены разговором, прохаживаются степенно, время от времени кивают друг другу — видно, соглашаясь со сказанным. Дельфинио удовлетворен. Аббат остановился, повернулся, Дельфинио отпрянул от окна. Слышится гнусавый голос приора, но слов не разобрать. Что-то в последнее время слух начал сдавать, хотя в остальном Дельфинио возраста не чувствует. Голос у аббата пониже, побасовитей — наверное, у них опять религиозный диспут. Наверное, они действительно большие приятели, какими и выглядят. Дельфинио подождал, пока они снова не увлекутся беседой, и опять выглянул в окно. Монастырский сад граничит с садом фруктовым, монастырь стоит на холме, под его пологим склоном — луга, на которых пасутся медлительные, мирные коровы. Аббат и приор уже миновали монастырский сад, вошли под сень фруктовых деревьев. Их жесты становятся более размашистыми — наверное, диспут перешел в спор. Аббат вдруг останавливается и хватает приора Капуи за капюшон. Дельфинио быстро спускается по лестнице, выбегает в крытую галерею. Аббат гоняется за приором среди яблонь. Дельфинио кричит, но они не слышат. Подхватив полы рясы, Дельфинио мчится через сад. Под ногами хрустит падалица. К дальнему лугу, к коровам, бежит приор Капуи, за ним несется аббат, приор вопит. Вдруг оба останавливаются. Дельфинио, добежав до края сада, видит, что аббат повалил приора и уселся на него верхом. Дельфинио прибавляет скорости. Коровы с тревогой наблюдают, как аббат Пассиньяно, чьи руки испачканы по локоть, мажет физиономию приора Капуи коровьим навозом.

«Глупцы!» Дельфинио награждает аббата увесистыми шлепками, тот ревет так же громко, как и приор. Дельфинио продолжает, пока аббат не отстает от приора.

«Это Джулио виноват!» — кричит аббат.

«Джованни первым начал! — рыдает приор. Дельфинио вытирает навоз с лица мальчишки. — Это все Джованни!»

«Молчать!» — приказывает Дельфинио, и все трое в полнейшем молчании направляются назад, к монастырю.

«Джулио сказал, что мне никогда не стать Папой. Потому что голова у меня слишком большая…»

Дельфинио отвешивает Джулио подзатыльник.

«И слишком пустая», — говорит он, а сам думает: увы, слишком полная. Из молодых, да ранний. Пьеро уже в Риме, старается ради брата. Аббату Пассиньяно двенадцать лет, приору недавно исполнилось девять.

Скоро за окном защебечут скворцы. Воздух полон испарений Тибра, разогнать их сможет только полуденная жара. Утро не желает тратить свой свет на Борго, воздух здесь тяжелый — между базиликами и дворцами, сырыми стенами и карабкающимися ввысь башнями. Прелаты страдают одышкой, их слуги пытаются выкашлять из легких сернистый налет. Город задыхается в собственных испарениях, земля здесь ничего не родит, окружающие его выгоны — усталые, истощенные, не идущие ни в какое сравнение с нежными лугами Камальдоли. Папа до сих пор помнит запах того навоза. Сладостный запах. В Риме навоз воняет старостью, так же как воняют ею животные, которые пасутся на истощенных выгонах и дышат мертвым воздухом. Дурацкие животные, кожа да кости, бестолково толкутся на Кампо-ди-Фьори. Помнит ли Джулио? А Дельфинио? Неожиданно у него скручивает кишки, он потирает живот, помогая газам высвободиться. Раны, нанесенные самолюбию, болезненны, но заживают и они. Надо признать: голова у него всегда была несколько великовата, а вот руки слишком тонкие. Но это лишь вопрос пропорций. А ему и не предназначалось стать воином, не для того его отправили на воспитание в монастырь к Дельфинио и Юстиниану. Монах, аббат, епископ. Он не такой, как его брат, дошедший в конце концов только до кардинала.

Пьеро!

О, Пьеро, в полусне думает Папа, ты всегда был глупцом. Даже в смерти…

Переполненная баржа раскачивается на волнах. Папа видит, как Пьеро натягивает поводья коня. Паоло Орсини смотрит с кормы на скачущий по берегу эскорт. Кордова и испанцы доберутся до реки к закату. Канаты натянулись, еле удерживают пушки — в декабре река Гарильяно полноводна. Сильное течение несет баржу вниз по реке, палуба трещит под весом пушек, людей, лошадей, оружия. Нос баржи ныряет в волну, и Пьеро видит, как берег улетает куда-то вверх. Баржу крутит на самой стремнине, люди тщетно пытаются повернуть руль, волна перехлестывает за борт, за ней — другая.

«Пьеро!»

Переговоры затягиваются, официальное вступление в должность откладывается, но в конце концов Лоренцо настоял на своем.

«Пьеро!»