НОСТАЛЬГИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

Наедине Франек всегда шепотом называет меня «жиду каролине» - еврейская королева на литовском, на этом языке говорили у него дома, когда он был маленький. Моя беда в том, что я, действительно, королева – я королева красоты среди еврейских девушек Прибалтики. В тридцать восьмом году, когда в Риге ещё не было русских коммунистов и войны, я вернулась на каникулы из Лондона. Мой папа был ещё жив, всё было очень хорошо в нашей семье. Мама решила заказать мне первое вечернее платье у Меерсона. Меерсон весь истёк слюной, пока снимал с меня размеры. Он шутил, что конечно господину Диманту лучше знать, ему виднее, но он лично всерьёз бы задумался, если бы у его жены родилась такая красавица-блондинка. Бедный портняжка весь исстрадался:

- Бог мой, какие светлые и длинные волосы. Нет, не бывает таких волос у наших женщин…

А это вовсе не так, у нас в семье у многих женщин такие волосы, да и в торе описано много женских персонажей со светлыми волосами. Франек именно в тот раз и увидел меня впервые в ателье – он был учеником Меерсона. Первые два года он вообще работал в ателье Меерсона совсем без зарплаты, только за угол и еду.

Портняжка Меерсон уговорил меня поучаствовать в конкурсе красоты еврейских девушек, который проходил в Каунасе, в Литве. Меерсон тогда получил большой заказ – он шил платья для рижских девушек, которые ехали в Каунас и для их родственниц, которые сопровождали участниц. Мне заказали ещё одно платье, и мы поехали втроём: я, мама и Фирочка. Папа не поехал – он себя неважно чувствовал и не хотел оставлять магазин без присмотра. Мой папа был самым известным ювелиром Риги – магазин Димант. Наша фамилия, на латышском языке, так и значит: бриллиант. Я выиграла конкурс красоты в Каунасе – у еврейских мужчин в жюри тоже захватило дух от красивой блондинки. В результате - звание королевы, денежный приз, фотографии Сары Димант во всех еврейских газетах Прибалтики.

Потом Прибалтику захватили русские коммунисты, папа умер прямо у них на допросе, наш магазин конфисковали от имени народа, а я так и не сумела вернуться в Лондон, в свой университет. Я не сумела вернуться к своему любимому Леону. Мне уже тогда стало всё равно, но в то время я ещё надеялась на какое-нибудь чудо.

А затем в наш город пришли немцы. Многие евреи в первые дни были довольны их приходом. Они говорили: