Ностальгия

«Шилка» отвечала с достоинством и с сентимен-том, что, мол, у нее на борту голодные женщины с голодными детьми и что, мол, французы всегда были рыцарями.

«Жан Барт» притих и немедленно послал к «Шилке» шлюпку с шоколадом, мукой и сгу­щенным молоком.

Инженер О. поднялся из машинного отделения и сказал, что «Шилка» может двигаться, но только задним ходом.

Многих это известие перепугало. Думали — раз задний ход, так, значит, назад, в Одессу.

Мякотин, Титов и Волькенштейн как члены пар­тии — не помню какой — выползали из трюма под трубу совещаться. Шептались оживленно и много­значительно смолкали, когда кто-нибудь подходил. Ксюнин в трюме начал издавать на пишущей ма­шинке газету.

18

Буксир подтащил нас к угольщику, и было объяв­лено всем, всем, всем:

—  Должны сами грузить на «Шилку» уголь. Рабо­

чих на угольщике нет, на пароходе команды нет. Ес­

ли хотите, чтобы пароход двинулся,—грузите уголь.

—  Неужели… все должны работать?

—  А то как же,— был ответ.

Началась прелюбопытная штука.

Элегантные молодые люди в щегольских ко­стюмчиках смущенно улыбались, показывая, что по­нимают шутку. Конечно, сейчас, мол, выяснится, что нельзя же заставлять элегантных людей таскать на спине уголь. Ведь это же нелепо! Вздор какой!

— Эй! Выстраивайтесь все на палубе! — закричал

властный голос.—Все мужчины, кроме стариков

и больных.

Элегантные молодые люди оторопели. Растерян­но оглянулись. Шутка затянулась слишком долго.

— Ну? Чего же вы тут топчетесь?! — крикнули на

одного из них.—Слышали команду? Лезьте наверх.

Может быть, наверху поймут их элегантность и неспособность…

Палуба быстро наполнялась выстраивающимися в ряды пассажирами.

— Сейчас вам раздадут корзины. Наденьте их на

спину.

Элегантные молодые люди усмехались, чуть-чуть пожимали плечами, точно участвовали в нелепом анекдоте, о котором потом забавно будет порасска­зать.

Но вот у борта на трапе начался какой-то скандал.

—   Позвольте! — кричал кто-то.— На каком же ос­

новании вы уклоняетесь?! Человек сильный, здо­

ровый…

—   Прошу вас оставить меня в покое!

На палубу выбежал кряжистый господин, лет со­рока, с дрожавшими от бешенства глазами:

—   Прошу немедленно оставить меня в покое!

—   Нет, вы сначала скажите, какие у вас основа­

ния отказываться от работы, на которую призваны

буквально все?

—   Какие основания? — заревел кряжистый госпо­

дин.—А такие, что я дворянин и помещик и никогда

в жизни не работал, не работаю и не буду работать.

Ни-ко-гда! Зарубите себе это на носу.

Ропот возмущения всколыхнул толпу.

—   Позвольте, но ведь если мы не будем рабо­

тать, то пароход не отойдет от берега!

—   Мой муж тоже помещик! — пискнуло из толпы.

—   Ведь мы же все попадем в лапы к большеви­

кам!

—   Но при чем же я здесь?! — в бешеном недоуме­

нии вопил кряжистый.— Наймите людей, устройтесь

как-нибудь. Мы жили в капиталистическом строе,

в этих убеждениях и я желаю оставаться. А если вам

нравится социалистическая ерунда и труд для всех,

так вылезайте на берег и идите к своим, к большеви­

кам. Поняли?

Публика растерялась, замялась.

—   Отчасти, гм…—сказал кто-то.

—   Но, с другой стороны, нельзя же доставаться

большевикам…

—   И почему мы должны работать, а он нет?

—   Самосудом бы его! — хрюкнула пролезшая на

палубу старушонка.

—   Ну, знаете, господин, вы это бросьте, — урезо­

нивал добродушный купец из Нижнего.

—   Не задерживать! — вылетел начальнический

окрик.

Белая морская фуражка приблизилась.

— Спускайтесь к угольщику, берите корзины.

К начальству подскочил один из «элегантов» и за­шептал, скосив глаза на принципиального дворя­нина.

Начальство мотнуло головой и спокойно ответи­ло:

— А ну его к черту!

Нагрузка началась.

Длинной вереницей прошли по трапам вверх и вниз почерневшие, закоптевшие грузчики. Все пас­сажиры вылезли из кают, из трюма, из коридоров смотреть на невиданное зрелище: молодые «эле-ганты» в лакированных башмачках и шелковых но­сочках, поддерживая затянутыми в желтые перчатки руками тяжелые корзины, тащили уголь.

Они быстро вошли в роль, сплевывали и руга­лись.

— Гайда, ребята, не задерживай!

«Ребята» в лице «извините, Беркина», плешивого, пузатого, на тонких кривых ногах, отвечали:

— Э-эй-юхнем!

—   Чего выпучили глаза? — кричал на зрителей

длинный, как любительская удочка, чтец-деклама­

тор.—Заставить бы вас поработать, не стали бы

глаза пучить.

—   Смотреть-то они все умеют,—язвил купец из

Нижнего.—А вот ты поработай с наше…

—   Г-аботать они не желают,—прокартавил кур­

носый лицеист.—А небось есть побегут в пег-вую

голову… Собаки!

Кто-то затянул ерундовую песенку последних дней:

Цыпленок жареный.,

Цыпленок пареный,

Цыпленок тоже хочет жить.

Ешь ананас, Рябчика жуй, День твой последний Приходит, буржуй!

И:

Эх, яблочко, Куды котишься? Попадешь в Чеку, Не воротишься!

Подпевая, с аппетитом поругиваясь, работали вовсю.

«Вот он, Евреиновский театр для себя,—подума­ла я.— Играют в крючников, и вошли в роль, и увле­клись игрой. И даже видно, кто себе как предста­вляет заданный ему тип».