Ностальгия

Рождение сына — счастливое событие в семье. «4 апреля. У меня родился сын Андрей», — записывает Арсений Тарковский в дневнике. В письме из Юрьевца к Марии Даниловне 4 июля 1932 года он пишет: «Дорогая мамочка и бабушка! Маруся себя называет мама Мусишка»… — и далее следует нежное описание малыша, его ручек, чмоканья, зевания, аппетита… Это естественное умиление, очень понятное любому человеку.

Но свою ответственность перед сыном Арсений Александрович понимает и на ином уровне. В 1934 году он пишет цикл из пяти стихотворений — поэтическое «Завещание» Андрею Тарковскому, продолжая семейную традицию духовных, в прямом смысле слова, «завещаний».

Александр Карлович завещание сыну Валерию написал на «Манифесте» 1905 года. Он завещал сыну «борьбу за свободу». Вы помните слова его завещания: «Я измучился, исстрадался, но я счастлив сознанием, что ты, мой дорогой, второе поколение Народной воли». Александр Карлович был абсолютно тождественен своему времени. Валерий, в той же мере, — завещанию отца и своему времени. Результат — его гибель в 1919 году. Арсений любил брата, оплакивая его и вспоминая всю жизнь. Но служил Арсений Александрович лишь своему призванию поэта. Вот почему его завещание сыну совершенно конкретное поэтическое определение. Его кредо поэта, человека высокого этического долга. Себя и свою жизнь он судит прежде всего с позиций творчества, «затем, что я дышал, как дышит слово»…

«И я учился говорить, как в детстве,

Своим косноязычием томим.

А если дети вспомнят о наследстве,

Все, что имею, оставляю им».

Он исповедует те же ценности, что отец, но акценты расставлены совершенно по-другому.

«И каждый вспомнит светлый город детства,

Аул в горах, станицу над рекой,

Где от отцов мы приняли в наследство

Любовь к земле, навеки дорогой».

Полнота памяти, любовь, горечь, разочарования, очарования и особая неотделимая, неотторжимая связь в миром природы («Приди, возьми деревья у меня»), Арсений Александрович жил в «над» и «вне» бытовом мире, но зато чувствовал себя частью мировой художественной культуры.

Андрей Тарковский понял, принял и приумножил наследство отца, оно стало неотъемлемой частью его творчества, способом мышления, переведенного на язык кино. Бинтик на шее Сталкера и Малыша — многослойный образ трудной речи, больного горла, преодоления косноязычия. Вспомним знаменитую фразу «Я могу говорить» в прологе к «Зеркалу». Арсений Александрович был отцом, не просто передавшим сыну фамилию рода, но и духовным. Андрей Арсеньевич был сыном, принявшим фамилию и духовное завещание.

«Я первый гость в день твоего рожденья,

И мне дано с тобою жить вдвоем,

Входить в твои ночные сновиденья

И отражаться в зеркале твоем».

Его картина «Жертвоприношение» — завещание уже своим сыновьям и нам, зрителям. Неизвестно, сможет ли кто-то стать его наследником… Сможет ли принять завещание прадеда, деда, отца… «Я претендую на игрушки внука, Хлеб правнука, праправнукову славу», — писал Арсений Александрович, как бы и не рассчитывая на идущее вослед поколение.

Первая публикация его стихов в печати состоялась в 1926 году четверостишием «Свеча»:

«Мерцая желтым язычком,

Свеча все больше оплывает,

Вот так и мы с тобой живем —

Душа горит, и тело тает».