Ностальгия

Генрих в предвкушении теплой встречи снарядил своего монстра разрывными. Паркер с сожалением оставил базуку и теперь прижимает к груди такую крохотную на фоне его глыбообразной фигуры винтовку. Гот в любопытстве крутит башкой – он, наверное, единственный, кто не был в Зеркальном, деревенщина из окраинного поселка в степях Никеля. Ему все тут в новинку и все интересно – и башни, и цветные бруски под ногами, и раздавленные броней машины вдоль дороги, и многоярусные виадуки, заслоняющие небо. Подавляю желание подойти к любому из прохожих, что настороженно обходят нас по другой стороне улицы, и попросить коммуникатор на пять секунд – позвонить Нике и дочери. Будь я рядовым – отпросился бы у сержанта и слетал: одна нога здесь – другая там. Но позади меня девять моих лбов, у многих тут тоже родственники, и если мы начнем трезвонить, то будет у нас не отделение, а толпа на переговорном пункте. Гребаная ответственность – я с тоской вспоминаю, как когда-то носил на рукаве шеврон рядового первого класса. «Чистые петлицы – чистая совесть», – так у нас говорят.

Ждем совсем недолго. Офицеры «союзников» спешат к своему бэтээру. Поступает уточненная вводная. Оцепить район по семидесятой и пятьдесят девятой улицам. Осуществлять поддержку Национальной гвардии. Не пропускать за оцепление никого, кроме имеющих разрешение от нациков.

– Взвод, ко мне! В колонну по три! – кричит голосом, не прибегая к услугам такблока, взводный сержант.

– Первое отделение... второе отделение...

– Третье отделение, ко мне, становись, – подхватываю я.

Насколько хватает взгляда вниз по улице, сине-зеленые фигуры со всех сторон стекаются в плотные коробки.

– Взвод, за мной! Шире шаг!

Сото резво трусит в сторону Латинских кварталов. Взводный бежит рядом, придирчиво оглядывая строй.

Пробегаем мимо блок-поста. Нациков тут, оказывается – видимо-невидимо. Они везде – вдоль стен, в арках домов, за низкими заграждениями, наспех созданными из пенного наполнителя и колючих спиралей. От серой массы отделяются струйки и тянутся к нашим взводам. Пристраиваются союзники и перед нами. Они легкобронированы и вооружены кто винтовками, кто полицейскими дробовиками, вместо лопаток на разгрузках болтаются шоковые дубинки и связки пластиковых наручников, в подсумках – шоковые гранаты, а в остальном – пехота и пехота, разве что броня в боевом режиме не меняет рисунок, как у нас, подстраиваясь под цвет окружающих стен. Низко над головой проносятся десятки механических стрекоз. Они начинают изливать из себя невыносимо громкий голос, голос уносится вместе с ними, возносится на верхние ярусы, отражается от стен. Стрекоз все больше, на бегу поворачиваю голову, посмотреть, откуда они берутся – огромный камуфлированный грузовик с закрытым кунгом, с направляющих на его крыше, как из улья, один за одним выстреливаются все новые беспилотники.

«Внимание жителям Зеркального. Объявлено военное положение. Проводится акция по идентификации граждан. Пожалуйста, оставайтесь в помещениях, где вас застала проверка. Не пытайтесь выйти на улицу. Попытки несанкционированного передвижения до окончания проверки будут пресекаться. Встаньте лицом ко входной двери и приготовьтесь к проверке ваших контрольных чипов. Тем, у кого нет контрольных чипов, приготовить документы, удостоверяющие личность и держать их в правой руке. Попытки неподчинения действиям властей будут пресекаться. Повторяю...»

И слева, и справа от нас, а если поднять голову – то и над нами, по десяткам уровней бегут тысячи вооруженных людей. Мы буквально наводнили город. Мы растекаемся по его улицам и виадукам сплошной рекой. Латинские кварталы – перезревший гнойник. Мы охватили гнойник плотным кольцом, мы лейкоциты, мы бросаемся в грязь, чтобы отщипнуть от нее каждый по кусочку. Боевые машины различной принадлежности ползут позади нас и перегораживают улицы, создавая дополнительный рубеж оцепления. Задранные вверх стволы пулеметов смотрят в окна. Масштабы войсковой операции поражают даже непосвященных. Император демонстрирует свою мощь так, что рубаха трещит на вздувшихся бицепсах.