Ностальгия

Ляпнул, и они засмеялись, и переглянулись с тем шустрым и быстроглазым, приткнувшимся здесь же за столом, с краю, и один из белохалатников кивнул шустрому головой, и Сергей понял: эта ставка проиграна… Никто не поверил и уже не поверит, возможность упущена… Ничего хорошего ждать не приходится, впереди беспросветная тьма… Если активно лечить здоровый мозг — химией, электрошоком — долго ли он останется здоровым? Недолго, память-то уж точно пойдет вразнос, ведь недаром Сергей-бис три минуты вспоминал имя собственного деда…

Остается последний шанс. Небольшой, крохотный, исчезающе малый. Они не ждут от него подвоха, — там, в бумагах, нет понятной лишь посвященным отметки, неприметной такой закорючки, означающей: клиент опасен, пациент буйный. Не нарисовали ту закорючку, не давал он повода.

А вот те два бугая в белых халатах, застывшие у дверей, готовы ко всему, наверняка готовы, им документы для ознакомления не предоставляют. Но… но они никакого понятия не имеют о боевом айкидо, равно как и о прочих восточных боевых искусствах. Откуда? Ничего круче самбо и бокса изучать в этой стране не дозволялось. Они и фильма-то ни одного не видели с участием Брюса Ли, или Джеки Чана, или еще какого-нибудь известного руконогомашца.

Это его шанс. Последний. Вырваться силой, используя эффект неожиданности — и со всех ног туда, в переулочек-тупичок у гастронома номер пять, где стоит древний «москвич» с подпорками из кирпичей, заменяющими снятые колеса…

Он попытался с максимальной точностью восстановить в памяти, как сюда попал. Не всю свою одиссею, разумеется, лишь последний ее маленький отрезок: от входных дверей психоневрологического диспансера до этого помещения. И понял: да, главное препятствие — два амбала. Лестница и коридор были пустынны, если кто и попадется случайно на пути, едва ли немедленно и активно вмешается… Перепрыгнуть турникет-вертушку у выхода — не проблема, вахтер в своей застекленной будочке и сообразить не успеет, что к чему.

Очередной вопрос он проигнорировал. Последовавший за ним — тоже. Попросту не услышал их. Сидел на привинченном к полу табурете, полностью расслабившись, отключившись от всего. Успокоил дыхание, сердцебиение, стал тихий и неподвижный, как готовая к взрыву мина…

А потом взорвался!

С диким воплем взвился в воздух, рванул к дверям… Через долю секунды один из амбалов согнулся пополам, начал заваливаться набок. Второй устоял, хоть и отлетел к стене, — челюсть отвешена, в глазах изумление: если кто-то и бил гориллоида ногами по лицу, то наверняка только лежащего. Тут же схлопотал добавку — в кадык, костяшками четырех согнутых пальцев. Готов!

Дверь оказалась заперта, но ключ торчал из замка — простой, дешевенький, с деревянной грушевидной калабахой, подвешенной к кольцу. Щелк! Щелк! — и в коридор, а теперь запереть их снаружи — лишняя фора не помешает.

Торопливо пихая ключ в скважину, он не услышал, не увидел — шестым чувством ощутил за спиной движение, обернулся прыжком…

Серая форма, погоны, лицо толком не разглядел, — в его собственное лицо уже летел, заслонив обзор, кулак, — здоровенный, поросший рыжими волосками.

Бац!

Кулак влепился в скулу, затылок ударился о дверь — с отвратительным таким треском, эхом прокатившимся по всему телу…

Сознание он не потерял, но мало что видел и слышал: перед глазами стояла огненная вспышка, а эхо продолжало греметь в ушах, и становилось все громче. Ноги не держали, он оплыл по двери на пол. Но способность мыслить осталась, и мысль была одна: всё кончено.

Потом за него взялись те два бугая, оклемавшиеся, вышедшие в коридор, — несколько раз от души врезали ногами. Метили в живот, в пах, по лицу старались не попадать. Было больно.

А затем стало еще больнее — один из бугаев, тот, что получил костяшками в кадык, припечатал каблуком к полу правую кисть Сергея. Мерзкий хруст, вспышка дикой боли — и он отрубился по-настоящему…

Ненадолго, всего на несколько секунд, очевидно. Очнулся и понял, что его куда-то тащат, волокут по полу. Как выяснилось — обратно, на медкомиссию.

Сергей не пытался сопротивляться — ни тогда, ни потом, когда его туго упаковывали в смирительную рубашку.

Доктора негромко переговаривались — там, у себя за столом. Он мог расслышать лишь обрывки, кусочки фраз: «…уморил, еще бы Джона Леннона…», «…не помню, кто…», «…да видел ты, видел, все на тот фестивальный…», «…где ноги парню…», «…вот-вот, Рейган и есть…»

Значит, будущее неизменно, никакой, к чертям, многовариантности… Будет своим карманным оракулом у местного медицинского босса, будет предсказывать обмены денег, дефолты и прочие катаклизмы… Потом недолгая свобода, карьера полусвятого-полусумасшедшего, и визит к самому себе в отчаянной попытке спасти, переломить судьбу… Потом — петля в развалинах богадельни.

А как Наташка назовет внука, он не узнает никогда… И отчего-то казалось самым страшным именно это.

Санкт-Петербург Октябрь 2007 г.