Ностальгия

— Не трави душу, — говорит, облизывая ложку, Нгава. — Лучше такое дерьмо, чем пустой желудок. Тебе голодать не приходилось, видимо.

— Лучше голодать, чем такое жрать, собака ты помоечная, — огрызается Паркер.

— Посмотрел бы я на тебя, когда ты неделю на воде да траве посидишь, — не сдается Нгава. Его глаза, ярко-белые на черном лице, сверкают в полутьме.

— Заткнулись, оба! — приказываю я, враз гася начинающуюся перепалку.

— Смотри туда!

Нгава тычет рукой в темноту, потом берет свой недоеденный брикет и, широко размахнувшись, зашвыривает его как можно дальше. Пузырь силового поля на мгновение вспыхивает яркими точками в месте, где пролетает липкий комок. Он падает где-то за заграждением, среди минных полей, и тут же в темноте слышится шум яростной схватки. Возня и сдавленные крики привлекают внимание наблюдателей. Осветительная люстра распускается в высоте, заливая неживым белым светом изрытый траншеями холм над нами. В этом свете мы завороженно смотрим, как расползаются от проволоки, подальше в спасительную темноту, бесплотные маленькие тени — дети из недалекой деревушки. Пулеметчик с вершины холма за нами бьет по ним короткими очередями, то ли выполняя инструкции, а скорее от скуки, для развлечения. На войне туго с досугом. Одна из теней корчится, прошитая тяжелыми пулями. Тоскливый вой смертельно раненного зверька хватает за душу.

— Они что, за жратвой по минному полю приползли? — спрашивает удивленно Калина.

— Нет, на тебя, придурка, полюбоваться, — отвечает Нгава. — Они тут все жрут — крошки с обертки слизывают, банки выпаривают, вот такой объедок, как у тебя, — ужин для целой семьи. То, что тебя учили жрать на курсах выживания, для них нормальная еда. Личинки, змеи, лягушки, молодая кора, грибы местные. Это если повезет.

— Ни хрена себе… — потрясенно выдыхает кто-то.

— Интересно, почему часовые их к колючке подпускают? — задумчиво вопрошает Трак.

— Для прикола, непонятно, что ли? — отвечает Нгава.

Такие маленькие сценки помогают нам четче понимать то, что мы тут делаем. Стирают последние сомнения. Наши лишения на фоне повседневной обыденной жизни местных жителей — просто легкие бытовые неудобства, мелкие трудности. Мы для местных — грозные посланцы великой страны, где хлеб растет на деревьях, они боятся нас почти так же, как «лесных братьев», а ненавидят еще больше — в сознании, задавленном постоянным голодом и ежесекундной борьбой за выживание, нет места для многих богов, туда едва вмещается вера отцов, и острое чувство несправедливости — «им все, а нам — ничего?» — не позволяет им смириться с неизбежным. И они жрут наши огрызки, вымаливают крошки, а по ночам охотно помогают «лесным братьям» проходить через минные поля, на которые у них чутье звериное, за горсть гнилых сухарей волокут на себе их груз или копают ямы-ловушки на маршрутах патрулей. И мы тут — вовсе не для мифической «конституционной законности», они и слов-то таких не знают, да и мы тоже, мы тут для того, чтобы, не повредив промышленную инфраструктуру, уменьшить чернявое поголовье до разумного минимума, необходимого для ее нормального функционирования. Трудно расставаться с иллюзиями, и голова от таких мыслей болит нещадно, и в сон клонит, но они все равно прорываются, когда видишь, как гравитационная бомба по наводке со спутника превращает трущобную деревушку из пальмовых листьев и упаковочного пластика в воронку с озером мутной лесной воды.

10

Басовитый рев тревожного баззера выгоняет нас под дождь. Низкий вибрирующий звук осязаемо плотен, он растекается с холма позади нас, напрочь глушит ночной концерт окружающих джунглей, и даже лязг вынимаемого из захватов оружия еле слышен. Толком не проснувшись, разбегаемся по чужим окопам. С ходу прыгаю в черную дыру, ноги проваливаются в жидкую грязь по щиколотку, в попытке сохранить равновесие хватаюсь за мокрую глину бруствера, бруствер не дается, скользит, я самым постыдным образом валюсь на бок, собирая спиной всю осклизлую мерзость, что струится по стенке окопа, и быть бы мне рылом в грязи, но чья-то рука подхватывает меня за плечевой ремень, и я обретаю устойчивость.

— Не утони, братан! — кричит зеленая мокрая темнота, и я узнаю в ней с головой закутанного в пончо местного часового — база морской пехоты «Маракажу», Первый батальон Пятого полка, устроившегося ногами на каком-то деревянном обрубке. Ствол его винтовки прикрыт полой, черный приклад торчит под углом в небо, влажно блестит в редких звездных отсветах.