Ностальгия о Б.У.дущем

Когда я вышел на улицу, все вокруг показалось мне зловещим. По мокрому шоссе ехали зловещие автомобили, в очередь на переход столпились зловещие пешеходы. Зловещие воробьи купались в луже на краю тротуара. На подоконнике дома напротив зловещая кошка следила за всем, что творилось внизу. Как я вообще оттуда вышел – для меня теперь было самым зловещим вопросом. Как и почему – живой, невредимый и… согласный на все. Согласный сотрудничать, откровенничать, выворачиваться наизнанку. Принести ее стихи! А в окнах жандармерии было пусто, а там, внутри, копошились, как опарыши в трупе, молодые люди призывного возраста. Деловито, сосредоточенно. И руки, и ноги вздымались вверх, инструменты блестели и постукивали – клац-клац…клац-клац… Меня, наконец, вырвало посреди улицы прямо на этот мокрый, залитый мгновенным южным ливнем асфальт.

– Что с вами? Вам плохо? – тут же подскочили с боков прохожие и подхватили меня заботливыми руками. Я дернулся от этих рук, как от электрошокера, и побежал.

– Сумасшедший какой-то! Наверно, алкоголик! – услышал я вслед.

Куда я бежал? Я мог бы прибежать в наше консульство – но что я сказал бы там – спасите меня, дайте мне убежище? Но за мной же никто не гнался, никто не преследовал и не угрожал. И потом, я же добровольно согласился принести им то, о чем сам и разболтал. Ну кто тянул меня за язык? Какие, к черту, стихи? Зачем они им – какой из них прок? Я решил все ей рассказать. По крайней мере, так будет честно. Так и скажу – испугался, смалодушничал. Прости, милая.

Нина встретила меня, немного удивившись моему неожиданному визиту.

– Виталик, вот сюрприз! – сказала она, поправляя сбившуюся на лоб кудрявую прядь. – А я как раз только что закончила уборку. Да заходи, разувайся, присядь на диван.

Я потоптался на пороге, пытаясь собраться с мыслями и немного урезонить расходившееся в груди сердце. Я неловко скинул мокрые сандалии и прошел в прохладную прихожую. Нина жила на первом этаже старинного особняка, где даже в самую сильную жару было свежо. К тому же окна от солнца закрывали кроны густых платанов, растущих из чугунных решеток на тротуаре.

– Чаю, лимонаду? – спросила она, проходя на кухню. Я перевел дыхание и кивнул.

– Так чего тебе? Или покрепче? Виталик, ты что как неживой?

Нина вошла с подносом в руке, на котором стоял запотевший стакан с лимонным напитком.

Только сейчас я обратил внимание на ее гардероб – она уже успела переодеться в атласный халатик с коротким рукавом и весьма глубокими разрезами по бокам.

“У женщин одно на уме” – подумал я и опустошил дребезжавший о зубы стакан.

– Виталик, да что с тобой? – снова спросила Нина и, не дожидаясь ответа, тут же плюхнулась мне на коленки.

У нас был сумасшедший секс – она так и сказала – сумасшедший. Хотя мне показалось все весьма заурядным. Наверно, потому, что думал я в это время совсем о другом. Мы лежали в кровати. Она курила, а я по привычке жевал кончик подушки.

– Виталик, ну скажи, что ты меня любишь, – попросила Нина, как просят своих мужей начинающие жены.

Я посмотрел на нее, на ее раскрасневшиеся щеки, на прилипшие ко лбу завитушки волос. Нина была моей первой любовью.

– Конечно, дорогая, я всегда тебя любил, – соврал я, но ей это понравилась – она расплылась в довольной улыбке и откинулась на подушку.

– Нина, я должен тебе что-то сказать.

Нина снова наклонилась ко мне, дыша мне в лицо никотином.

– Твои стихи, знаешь, их хочет почитать один…

Она села и запрыгала на матрасе как ребенок:

– Ты отнес их в издательство?

Я замялся и решил соврать:

– Да, один мой знакомый редактор, ты его не знаешь. В-общем, я тебе их не отдам скоро, он их должен кому-то там еще показать, ты не возражаешь?

– Конечно нет, дорогой, – и она навалилась на меня с никотиновыми поцелуями.

“Вот она, – думал я, лениво отвечая на ее напор, – вместо того, чтобы отчитать меня за то, что отдаю ее сокровенные стихи кому-попало, радуется, что в ней признали поэтессу! Все они такие, эти поэты. Только и мечтают о славе, готовы выставить все напоказ, лишь бы стать известными. Ну, значит, и нечего переживать.”