Ностальгия по Северам

Я прилетел в Салехард десятком лет ранее, так у меня не только чемодана, но и портфеля-то не было. Так, студенческая сумка на плече. Что не помешало мне прожить на Ямале 44 года.

И то, и другое только подтверждает мощность северного тяготения.

В 2014 году все ветераны радио Ямала собрались в Салехарде на пятидесятилетний юбилей, дай бог здоровья организаторам. В завершении праздника Ольга собрала старых друзей, как хозяйка редакции народного журнала «Северяне», и сказала мне: «Пиши!»

– Да я радиожурналист, – пытался отшутиться я. – И что писать-то?

– Пиши о Севере! О своем Севере!

Нечего было возразить, и я сказал: «Ладно! Буду писать байки, то есть случаи из жизни. Материал есть».

И начал со словаря. Надо же въехать в жанр.

Философский словарь определяет понятие байка как информационный блок, отражающий ту или иную сторону жизни или общественных процессов в яркой, хорошо запоминающейся форме, обычно парадоксального содержания. Однако. Не лишено.

Короткий забавный рассказ анекдотического или поучительного характера – это современный толковый словарь русского языка Т. Ф. Ефремовой.

Другие источники подчеркивают сказочность жанра – побасенка, вымысел.

Ага! Вот тут я должен сказать, что во всех написанных байках нет ни грамма вымысла – чистая правда. Ну так ситуация сложилась. И потом, это жизнь Крайнего Севера России с конца шестидесятых до начала двухтысячных годов. То ли еще было!

Многое решил Сергей Волков. Сейчас он гуру ямальской журналистики. В 1970 году, когда я только что пришел в коллектив окружного радио, он и Толя Омельчук, само собой сейчас легенда тюменской журналистики, уже были «забойщиками» на творческой тропе.

И это он сказал: «Я сразу понял, что ты пишешь книгу!»

Да я как-то и не думал, но количество баек перевалило за двадцать, и Волк постоянно напрягал: «Ну так когда же ты начнешь собирать свою книжку «Плач по Северам?»

Тут он попал. Точно – плач!

Плач как литературный жанр – это тоска по утраченному.

Так и я говорю – ностальгия. Прямой перевод с греческого – острое переживание прошлого в качестве утраты.

Так что байки не самый легкомысленный жанр.

Салехард, улица Ламбиных…

На Севере легче быть Человеком…

Иаков, архимандрит Нарьян-Марский

Как вообще люди попадают на Север? Сейчас-то в общепринятом понимании понятно – деньги, зарплата, заработки. А в шестидесятые годы прошлого столетия это была сплошная мистика.

Впервые я ощутил магическое воздействие этих территорий в 1964 году, когда, будучи бойцом объединенного студенческого отряда Казанского государственного университета, строил поселок Урай в Ханты-Мансийском округе.

Нескончаемые болота под крылом ЛИ-2, вьющаяся речка Конда, палаточный лагерь на заброшенном поселковом стадионе на две сотни бойцов, слой комаров толщиной в палец и бочка с диметилфталатом, которым трудовой народ обтирался до пояса. Лето ж было. Форма одежды – с голым торцем. То еще средство – пластмассовая оправа очков плавилась на раз.

И работа… по 14 часов в день… до кровавых мозолей. Зато коробки штатных брусовых двенадцатиквартирных домов росли как грибы. И никому неизвестный поселок Урай становился городом. И хотя за двухмесячную каторжную работу мы получили по 400 рублей – невероятные в то время для студенчества деньги – было понятно: Север зря не платит.

Через год, наладившись ходить на лыжах в зимние туристические маршруты в марийскую тайгу, в охотничьей избушке Вовка Кабанов по прозвищу Химик (он безуспешно учился на химическом факультете Казанского университета) упоенно рассказывал о таинственном городе Салехарде, куда он попал лаборантом геохимической экспедиции.

«Старик, – повествовал он, – двигай туда, там от реки огромная лестница вверх к речному вокзалу, за ним – магазин, и там винчестеры продают!»

И ведь всё так и было. По окончании учебы я в Салехард и двинул. 11 августа 1969 года. Самолетом, правда. И выйдя на берег реки Полуй, увидел – вот оно.

От причала шла вверх широченная деревянная лестница к колоритному терему, на котором было написано: «Хэбтя нгатеналва». Это и был речной вокзал.

Сверху открывался невероятный вид на многокилометровую пойму Оби – переплетались речушки со сказочными названиями Сухая Мохтылева, Щеголь, Хадар, Юркина протока, далее магистральный Харпосл, и за зелеными островами светилась Большая Обь.

И я как-то сразу понял – вот сюда и вела меня северная мистика. Надолго. На 44 года. Питерская прописка появилась у меня в паспорте в октябре 2013 года.

Город был не менее фантастичен – деревянные тротуары, бревенчатая улица – лежневка, а вот и магазин с вывеской «Лабка»… а вот и они… не винчестеры, правда, но охотничьи карабины КО-44 стоимостью 18 рублей 50 копеек.

За магазином был еще один здоровенный терем с национальными узорами – Окружной дом культуры народов Севера и чуть дальше та самая улица Ламбиных, где в старинном купеческом доме помещалась редакция окружного радиовещания. Куда я собственно вскоре и попал – редакции позарез нужен был диктор. Мистика продолжалась.