Ностальящее. Собрание наблюдений

Но я не о красоте — я о чистоте и прозрачности воздуха, позволяющей видеть все в подробностях. Даже камни, булыжники — по отдельности, в свете, который выводит реальность в измерение метафизики. Метафизический свет окутывает предметы очень даже физические: керамические кружки и кувшины, фарфоровые статуэтки, вырезанных из бумаги голубей, лампы в оранжевых абажурчиках, свинок и овец из папье-маше, бронзовых ангелочков, одиноких птиц на длинной деревянной ноге, модели парусников, горшки с цветущими фуксиями, крошечные меню в окнах закрытых до сезона кафе, веера из соломки, холщовые оконные занавески на коротких крестьянских бретельках. Солнце сияет нестерпимо белым на очищенном сильным ветром от облаков небе, прозрачном и светло-синем, как бокалы на длинных ножках из мастерской стеклодувов неподалеку. И этот же свет струится непонятно откуда, если солнце скрыто за облаками. Источника не видно, и предметы сами излучают свет. Вроде они его накапливают, когда солнце на небе, — как аккумулятор электричество.

А если солнца нет уже несколько дней, облака все ниже, уже не облака, а тучи, ветер все сильнее, уже не воет, а завывает, — когда гаснет свечение, меркнет стена домика, исчезает сияние керамической глазури. Цвет покрывается патиной; с картинки уходит блеск и глянец, она становится более аристократичной. Но цвет — теряет: присущую ему на острове акварельность, прозрачность.

Приплыли

Прилетев аэрофлотовским рейсом в Стокгольм, по русской привычке не осведомившись заранее, не знала расписания — на остров можно попасть либо самолетом (билет Стокгольм — Готланд довольно дорог), либо паромом. Оказалось, что паром отходит почти в полночь и прибывает в Висбю к шести утра. К парому из Центра города (он так и называется официально — City Centre и очень удобен, так как здесь сходятся и центральный городской железнодорожный вокзал, и порт всех дальнемаршрутных автобусов, в том числе соединяющих Стокгольм с аэропортом Арланда и с морским портом) я подъехала поздно вечером и вместо сказочного скандинавского корабля Скидбдаднир, летящего по водам, увидела нечто похожее на панельный дом с надписью «Destination Gotland» по борту и гигантской буквой «G», увенчивающей это наводяшее на мысль о «Титанике» сооружение. Паром скорее ужаснул, чем обрадовал. И все же усталость после многочасовой пешей прогулки по Стокгольму (а еще и после утреннего перелета из Москвы) взяла свое.

Разбудил воркующий, но настойчивый голос, объявляющий что-то на чистом шведском языке. Ни намека, ни словечка по-английски! Если не тонем (вроде — сирены нет), то — прибываем? Так и случилось. В результате — не видела, не успела увидеть, как подплываем к острову. Передо мной уже был трап — и вот я на дебаркадере, показавшемся со сна столь же высоким, как и сам паром.

В кафе, залитом утренним солнцем.

Тишина. Полная, абсолютная, невероятная тишина. Тишина, лишь подчеркнутая курсивом — неспешным разговором нескольких утренних посетителей — не пассажиров (без сумок, без багажа в отличие от меня, перегруженной целым чемоданом с книгами для работы), а жителей острова. Островитян. Кафе разгорожено чем-то вроде деревянной решетки пополам, и островитяне пьют утренний кофе на той половине, где можно курить — там на столиках есть пепельницы.

Тишина.

И все время, весь месяц на острове -

…звуки тишины

Ни разу не слышала не то что разговора на повышенных тонах — громкого голоса. Здесь говорят абсолютно отчетливо и ясно. Но — ничего, ничего не слышно! Шведский язык особой музыкальностью, на мой слух, не отличается — но он и не груб. Смягченный вариант германской речи. Есть в нем для меня, выброшенной на остров, прелесть непонятности: когда ехала из аэропорта на автобусе длинным, по здешним понятиям (час), путем, позади сидел малыш, который всю дорогу бубнил что-то свое. По-шведски, разумеется. Бубнил бы по-русски — голову бы оторвала. А тут — нечто неясное, плывущие звуки, ускользающие. Нешумный фон.

Впрочем, нет: одно исключение — и громкие, перебивающие друг друга голоса, и повышенный тон. Небольшая, но спаянная компания местных алкоголиков заседает на солнышке да с пивком в овражке за городской стеной.

Врачи говорят, что лечение тишиной (и, соответственно, молчанием) показано в случае многих нервных заболеваний.

Охотно верю.

Помню брезжущий в сознании сюжет шведского фильма. Типичная, как я теперь разумею, шведка (по экскурсионным заходам в магазины готового платья понимаю — их юбки и брюки на мне, отнюдь не малорослой по отечественным меркам, по земле пластаются) временно обитает в деревянном доме на берегу лесного озера — плавает, как рыба, прыгая в воду прямо с балкона. В тишине и молчании. Одна. После какой-то душевной драмы. Северной красоты женщина, озеро и дом — все в полной тишине.

И, конечно, «Молчание» Бергмана.