Нострадамус

Он содрогался при мысли, что из-за этих слов его дитя заплачет. И какими горькими слезами!

И промолчал. После ужина великий прево наконец решился заговорить о свадьбе своей дочери с сыном маршала. Он пожирал Сент-Андре пламенным взглядом, малейшее изменение этой физиономии хитрого и коварного человека не смогло бы ускользнуть от него. В нем ураганом бушевала ревность — отцовская ревность. Но он принялся диктовать свои условия внешне очень спокойно, и Сент-Андре решил выслушать все от начала до конца так же доброжелательно. Постарался быть, как никогда, милым. В конце концов, они ведь друзья с юных лет!

Пункт первый. Сент-Андре должен добиться, чтобы он, Роншероль, получил место губернатора, хорошее место, но — подальше от Парижа, например, в Гиени.

— Ха! Ха! Черт возьми! Дорогой друг! Считай, что это место у тебя в кармане… Что ты уже губернатор!

Пункт второй. Сент-Андре добьется от короля отказа от намерения дать приданое его дочери. Он, Роншероль, не хочет принимать то, что соглашаются принять даже самые гордые из знатных дворян.

— Черт! Что это ты надумал? А кто же даст приданое Флоризе? Кто…

— Я сам, — решительно оборвал гостя Роншероль. — Я сам. Да, клянусь Христом!

Его взгляд стал кровожадным. Сент-Андре пообещал выполнить щекотливую задачу, категорически заявив при этом, что состояние нового губернатора ничуть не пострадает.

Пункт третий. Сент-Андре добьется от короля для своего сына Ролана важной миссии в провинции.

— Нет ничего проще! — обрадовался маршал и подумал: «Надо же, сам идет на крючок!»

— Причем хорошо бы эта миссия, это поручение, — продолжал между тем Роншероль, — должна была бы осуществляться, к примеру, в столице Гиени… Ведь такое возможно?

— Разумеется!

— Лучше всего — прямо в губернаторском дворце, — гнул свою линию Роншероль. — Так, чтобы Ролан постоянно находился на глазах у губернатора. То есть моих…

— Опять-таки, да!

Четвертый, и последний, пункт. Все перечисленные выше условия вступают в силу одновременно с тем, как состоится бракосочетание Флоризы и Ролана. Иными словами, сразу после церемонии сам Роншероль отправится вступать в свою новую должность, Ролан, естественно, поедет в Гиень вместе со свежеиспеченным губернатором, и ясно без слов, что он возьмет с собой свою молодую жену.

Что и говорить, это был шедевр тактики! Роншероль одновременно удовлетворял свои амбиции и делал все для того, чтобы его дочь, эта птичка упорхнула из-под когтей короля. Никакого риска, никакой опасности, никаких решений, ломающих всю жизнь, которые так часто приходили ему в голову, когда его мучила ревность.

— Ах! — только и мог воскликнуть Сент-Андре, выслушав последнее условие.

— Будет только так, а не иначе, — подытожил сказанное Роншероль.

— Но это трудно… Очень трудно осуществить… — почти простонал маршал.

— Скажешь королю, что, если что-то будет не так, как я задумал, я собственными руками прирежу свою дочь.

Сент-Андре немного побледнел. Но ограничился тем, что прошептал:

— Послушай, дружище… Ты хватил через край…

Роншероль тоже стал смертельно бледным, по его лицу пробежала судорога, губы побелели, глаза налились кровью.

Но постепенно великий прево взял себя в руки. Сент-Андре, видя, что старый друг успокоился, с веселой улыбкой наполнил золотые кубки.

— Черт побери, это уж слишком! Ну, ладно, пусть все будет так, как ты хочешь: я пью за твое губернаторство, за миссию моего сына и за их счастливый отъезд в день свадьбы под твоим родительским крылышком! Пусть! Ты доволен?

— Сент-Андре! — воскликнул великий прево. — Если ты сумеешь это уладить, ты спасешь мне жизнь!

— И я это сделаю, клянусь богом!

На часах было уже больше десяти. Два благородных друга в последний раз сдвинули кубки.

— Вот в точности так же мы сидели когда-то в кабачке «У ворожеи»! Помнишь? Помнишь, какое чудесное сомюрское вино мы пили тогда у мэтра Ландри? Славное было времечко! Как мы оба жаждали: ты — почестей, я — золота… Что ж, вот я богат, а у тебя нет недостатка в почестях, и теперь мы сожалеем… сожалеем о прежних временах…

Перед старыми друзьями вдруг открылась тропинка в страну воспоминаний. И кто же может устоять перед искушением вспомнить былые дни и былые подвиги?

Но внезапно, вместе с воспоминаниями о давних днях, о давних проделках, у обоих пробудилась — в самой глубине сознания — память и о давних злодействах. Во всяком случае, Роншероль неожиданно прошептал прямо в ухо другу побледневшими губами:

— Скажи, а ты когда-нибудь думал о нем?

— О нем? — пробормотал Сент-Андре. — О ком ты говоришь?

— Прекрасно знаешь. Вижу, что ты все понял. Вижу по твоим безумным глазам, по твоему бледному лбу… Да у тебя же холодный пот выступил, старина!

— Ну и что? — проворчал Сент-Андре. — Можно подумать, ты сам не боишься! А разве тебе не страшно, когда ты думаешь: а вдруг Рено не умер? И мы с ним встретимся в один прекрасный день? Не страшно? А если он спросит: «Что я вам сделал плохого?»…