Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

Папа приехал в эту станицу по делам каким-то, он был коммивояжер. И влюбился, потерял голову.

Я маму любил нежно, страстно, самозабвенно.

Я к десяти годам хорошо понимал, что я еврей, и хорошо понимал, что я русский. Во мне это не было никаким противоречием.

Моя новая классная руководительница оказалась доброй и мудрой, хотя была совсем молодая женщина — Зинаида Васильевна Алексеева.

Почему-то все тогда увлекались голубями. То ли это было самое доступное развлечение, то ли многими людьми овладела тайная страсть к полету.

Однажды вечером после репетиции я шел по темному коридору и вдруг услышал музыку. Она меня ошеломила, как будто громом поразила.

На гастроли приехал Буся Гольдштейн.

Это был вундеркинд, который в одиннадцать лет играл на концерте в присутствии Сталина. Сталин умилился, пригласил его в Кремль. Само собой, о Бусе и доброте товарища Сталина узнала вся страна. А кто на самом деле был добрым, так это Буся.

Я сказал папе: «Папа, купи мне, пожалуйста, пианино. Я хочу учиться музыке. Я вот сейчас слышал такое… Хочу играть эту музыку».

Папа пришел с рынка и говорит: «Пианино я тебе купить не смог, оно слишком дорого стоило. Но я купил тебе скрипочку».

Лев Моисеевич Цейтлин был величайший музыкант, величайший, — и педагог милостью божьей.

Цейтлин говорил: «Если ты можешь сыграть всё, но не можешь сыграть сонату Баха, значит, ты не можешь ничего».

Леопольд Ауэр создал русскую скрипичную школу. Ауэр и почти все его ученики уехали из России после революции. Цейтлин остался.

Кусевицкий пригласил Цейтлина концертмейстером, и Цейтлин возвратился в Москву.

Русскую литературу вел Исаак Давыдович Гликман — прекрасный учитель и человек, ближайший друг Шостаковича.

РИА Новости / Алексей Варфоломеев

Гениальный музыковед, просветитель, один из светочей того времени, Соллертинский был крупнейшим знатоком Малера и Шёнберга и самымблизким другом Шостаковича.

Все вундеркинды тогда мечтали учиться скрипкеу Столярского. Школу, которую он основал, при его жизни назвалив его честь.

Весной сорок третьего в Ташкенте отмечали восемьдесят лет Ленинградской консерватории, и оркестр под управлением моего будущего учителя в дирижерском искусстве Ильи Александровича Мусина исполнил первую часть Седьмой при огромном стечении публики.

Евгения Михайловича Гузикова мы звали «дедушка с волосами цвета льна».

Александр Федорович Гедике. Добрейший, деликатнейший, благородный человек.

У легендарного Абрама Ильича Ямпольского я тоже занимался.

Присутствие Нейгауза делало тебя лучше. Он умел так ценить другого, что и тот начинал иначе ценить себя, людей, жизнь.

Цейтлин сам привел меня в класс к Вадиму Васильевичу Борисовскому, крупнейшему нашему альтисту, и я стал у него заниматься.

Я не понимал, как это — мамы нет.

На первом же курсе консерватории мной овладела мечта: создать квартет.

На фото: Р. Баршай, Р. Дубинский, Н. Маркова-Баршай, В. Берлинский.

В оркестре бывало интересно, только если дирижировал Голованов, с другими дирижерами я скучал.

Славка сказал на прощание: «Рудька, ты недооцениваешь моего снобизма. Я пойду в солисты».

Ойстрах с Кнушевицким и Львом Обориным хотели расширить трио до квартета. Но у нас был свой квартет — как я мог уйти?

Слева направо: Л. Оборин, С. Кнушевицкий, Д. Ойстрах.

«У меня инструмент с собой, Сергей Сергеевич. Послушаете?»

Прокофьев был милый человек и огромный композитор, но все же я бы не произносил их с Шостаковичем имена через запятую.

Мы были на седьмом небе от его похвал. Говорим: мы хотим играть все, что вы будете сочинять. Шостакович сказал: «Я буду счастлив».

Нина была хорошенькая очень, очень-очень, и скрипачка замечательная. Так что мы влюбились друг в друга и взяли поженились, долго не думая, чего там.

Родился Лева. Как совмещать обязанности молодых родителей с нашей работой, мы совершенно не понимали.

Я стал играть в Квартете имени Чайковского, который основал совершенно гениальный парень, скрипач Юлиан Ситковецкий.

На фото: Р. Баршай, А. Шароев, Я. Слободкин, Ю. Ситковецкий.

Рихтер был любимым учеником Нейгауза, очень его почитал и много у него взял.

«Правда» писала: товарищи Шостакович и Прокофьев, ваша музыка не нужна народу.

В подтверждение приводились письма, подписанные шахтерами, токарями, доярками.

На фото: С. Прокофьев, Д. Шостакович, А. Хачатурян

РИА Новости

Герман Галынин

Револь Бунин

Моисей Вайнберг

Для учеников Д.Д. смерть Сталина тоже означала какую-то надежду — ведь они все так или иначе пострадали вместе с учителем.

Думаю, два впечатления тогда еще повлияли на меня.

В Москву приехали с гастролями Шарль Мюнш, а потом Юджин Орманди.

Клемперер — самый великий дирижер на земле после Малера, такое мое мнение. Мусин рассказывал мне, как Клемперер приезжал в Ленинград на гастроли в тридцать шестом году.

Когда возник Камерный оркестр, Николай Павлович Аносов снова стал наседать: «Рудик, вы неправильно делаете, что с альтом в руках учите музыкантов и рассказываете им, как играть. Если научитесь дирижировать, будете то же самое руками показывать».