Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана

О моем желании узнал через общих знакомых Илья Александрович Мусин. Это педагог, который преподавал дирижерское искусство в Ленинградской консерватории чуть не шестьдесят лет.

У меня в оркестре были такие потрясающие музыканты, без которых я ничего не смог бы сделать. Всегда на афишах нашего оркестра указывались имена всех музыкантов.

— Может, просто, коротко: Московский камерный оркестр?

— Не возражаю. Меньше краски на афиши пойдет.

Второго такого дарования, как наш концертмейстер Евгений Смирнов, я больше не встретил никогда в целом мире.

Вторая сюита Баха с солирующей флейтой. Великолепный

Саша Корнеев играл.

К тому времени у меня появился второй сын, Вова, от счастливого брака с Аней Мартинсон. Тогда счастливого.

Аня была дочкой великого мейерхольдовского артиста Сергея Александровича Мартинсона.

С Володей на даче у Шостаковича.

Володя с дедушкой Борисом.

Работа с Гилельсом, Ойстрахом, Рихтером позволила Камерному оркестру подняться на такую творческую высоту, на которую только огромная личность может поднять единомышленников.

Давид Федорович Ойстрах — лучший русский скрипач, за всю историю мировой музыки таких единицы.

С Рихтером мы начали выступать, еще когда были студентами консерватории, я играл в квартете. Что он гений, было ясно всем и сразу.

В шестьдесят втором году в Москву приехал Иегуди Менухин.

Менухины хотели обязательно прийти ко мне домой. Домой. Как я рассказывал — коммуналка, девять комнат, теснота, — как я мог пригласить их туда?

Думаю, он все‑таки понимал, что происходит.

Мы решили на следующем концерте сыграть Симфонию Кончертанте тоже двумя оркестрами. Причем оба дирижера солировали — Менухин на скрипке, я на альте.

Я видел такой документ, отчет: только за первые десять лет существования оркестра мы дали около шестисот концертов в девяноста городах у нас и еще двести — в ста сорока городах за границей.

Она вообще говорила ласково, по‑матерински, я даже предполагаю что специально училась ораторскому мастерству.

На фото советские музыканты с министром культуры СССР Е. А. Фурцевой

В Нью-Йорке Пятигорский давал концерт с Яшей Хейфецом. Я попросил у Хейфеца разрешения подержать его скрипку.

Митрофан Кузьмич Белоцерковский — очень характерный для того времени тип.

На фото: второй слева; крайний слева — К. Кондрашин, крайний справа — А. Хачатурян.

Стравинский незадолго до этого побывал в Москве, нас познакомили на приеме у Фурцевой, он показался мне милым и человечным, излучал остроумие… «Игорь Федорович, — говорю, — как же можно в России не играть вашей музыки?»

Поводок отпускали постепенно, на строго определенную длину. Сначала едете в страны соцлагеря. Потом, за хорошее поведение, — Ближний Восток, Индия, капиталистическая Европа. И наконец, особо отличившимся — Америка и Япония.

В Японии нам предстояло не только дать концерты, но и сниматься в кино. Съемки шли хорошо, и гастроли тоже, но…

К тому времени, когда Теруко впустили в СССР, Саше было больше года. Это был удивительный мальчик. Такой изумительный, такой редкий. Мои ребята, Лева и Володя, очень его полюбили.

Юдина подошла, подняла свою палку и ткнула ею меня в грудь: «Рудик, знаете, что вы должны сделать? Вы должны инструментовать „Искусство фуги“».

Шостакович был великий гений, которого на родине не оценили. РИА Новости / Владимир Вяткин

Когда я дирижировал его симфонии с хорошим оркестром, у меня всегда оставалось чувство, что я за один вечер прожил целую жизнь.

Это была Четырнадцатая симфония. Великая симфония о смерти на стихи Аполлинера, Лорки, Кюхельбекера и Рильке. Из архива ВМОМК имени М. И. Глинки

Звали ее Лена Раскова. Села, заиграла. Я слушаю — все правильно. Просто нечего поправить. Ну что же, Лена, давайте поиграем с оркестром.

А потом у нас с ней возникла симпатия. Эта симпатия нас сближала, сближала… Я увидел в Лене человека, который меня возвращает к жизни.

Даже если бы я уехал только для того, чтобы исполнять Локшина, это уже было бы для меня, для моей совести оправданно.

Я уезжал не за благополучием. Мне хотелось сделать в музыке все, что я должен. Здесь я мог работать и мне не запрещали ничего играть. Если говорить по существу дела и очень серьезно, это было самым главным.

Хохаузер привез к себе домой, второй этаж был приготовлен для меня. «Тут, — говорит, — до тебя жил Славка».

После смерти Жаклин Дю Пре ее виолончель работы Страдивари была названа в ее честь.

Но чаще всех звонил Исаак Стерн. Кроме того, что он был всеми любимый прекрасный скрипач, он был еще как бы староста всех скрипачей мира, активист, многим людям помогавший.

После концерта нас с Леной принял принц Чарльз… Принц показался мне очень славным человеком, с таким можно легко подружиться. Но дружить с королями… как‑то неловко

Саша-Такеши стал доктором. Хирургом.

Вовка теперь Уолтер — он президент международной корпорации, которая выращивает сапфиры и изумруды. На фото: Володя с сыном и мамой.

Я полюбил в Японии одно печенье, и Момоко всегда следит, чтобы мне не забывали его привозить.

Лева с детьми тоже в Америке. Он пошел по технической части, стал инженером.