Я даже готова танцевать под мелодии восьмидесятых с древним лордом Клайдсмуром в шотландском народном костюме, хотя он лапает меня за грудь и в его присутствии моя сигнализация против вторжения похотливых козлов разрывается, словно на новом «БМВ» в Элджин-Крессент, и все это без единой жалобы. Если разговор не касается меня и Сая, я все вынесу.
Никогда раньше я не видела такую печаль в глазах Ральфа — хотя нет, видела, когда я отвела Калипсо к ветеринару, чтобы у нее удалили яичники. Он два раза плакал и спрашивал меня, как я, мать, могла так поступить с «другой женщиной».
Мой муж оглядел кухню с тем же странным выражением лица, будто хотел, чтобы эта картина навсегда отпечаталась в его памяти.
Дети надели на Боба голову, прицепили оранжево-коричневую шерсть вместо волос и натянули ему на ноги какие-то старые кроссовки Ральфа, которые разыскала Мирабель.
Ральф взял половник и налил себе глинтвейна, который был похож на густую кровь.
— Нет, думаю, стоит поговорить попозже, — пробормотал он и удалился.
— Ральф! — крикнула я ему вслед.
Он обернулся, застыл и пристально посмотрел на меня. Я поняла, что если бы мне представилась возможность снова выбрать, с кем провести жизнь, я бы выбрала Ральфа.
— Не выходи в кроссовках от Лобба на улицу! — уже мягче сказала я.
Я все смогу принять от своего мужа, и Бог знает, какой разговор готовит он для меня. Но тем не менее. Если у тебя есть сад, то входить в дом в грязных ботинках, так же как выходить в сад в шикарных туфлях — и то, и другое против правил, что бы ни произошло.
Ральф покорно надел какие-то галоши. Затем я закричала:
— Дети, быстрее, уже полседьмого, пора выходить!
— Но часы на микроволновке показывают семь тридцать, — поправил меня Зибиди.
— Знаю, — ответила я, не удосужившись ничего объяснить. Я не перевела часы, потому что так легче убедить Пози лечь спать.
Я еще минут десять провела на кухне, приводя все в порядок.
Затем я взяла кастрюльку с вином и последовала за Ральфом в сад.
Муж стоял рядом с костром со стаканом в руке. Я поставила кастрюльку на раскладной столик, потом извлекла пластиковые стаканчики из кармана на переднике и положила их рядом с серебряным половником.
Огонь весело трещал, быстро справившись с чучелом Боба Эйвери в бейсболке, кроссовках и красных кашемировых носках Гидеона. Дети весело махали бенгальскими огнями. На столе были лидгейтские сосиски и булочки, аккуратно нарезанная красная капуста, бостонские печеные бобы с беконом и патокой и пакеты чипсов. Все, как и должно было быть. Пока что.
— Что нового? — спросила я, мое сердце тревожно билось. Меня не утешал тот факт, что черноту дома Сая осветило несколько огней. Значит, он был там. Сай. В конце концов это один из праздничных вечеров в саду, когда все присутствуют, — но тем не менее. Только мысль о том, что я его увижу, вызывала во мне ужас.
— И как Красти и Хурей, то есть Хурей и Джонни, я хочу сказать Факер и Хурей, восприняли это? — Я так нервничала, что перепутала имена его друзей. Мужа это всегда раздражало.
— Что восприняли? — спросил Ральф. Мое сердце снова ушло в пятки.
— Ну, то что ты не пошел на эту важную встречу с ними, — беззаботно напомнила я ему. Я налила себе вина с пряностями и направилась к костру. Ральф пошел за мной.
Все младшие дети носились, громко крича, с одного конца сада на другой, с бенгальскими огнями в руках. Старшие дети, подростки и почти подростки, смотрели на костер с румяными лицами, пылающими от неминуемого пробуждения сексуальности. Я сделала мысленную пометку убедиться, что никто не улизнет в кусты во время долгого фейерверка.
Мы стояли, глядя на прыгающие языки пламени, в дружеском, как я надеялась, молчании, около минуты. Потом Ральф вздохнул, осушил стакан и уронил его в траву. Затем он достал сложенную папку из очень большого кармана охотничьей куртки, придуманной специально, чтобы прятать в ней убитых фазанов. Мое сердце затрепетало от облегчения: огонь был ярким, и я смогла увидеть в руках мужа каталог собственности.
— О-о, — протянула я, подходя к нему. — Что это такое?
— Наш новый дом, — ответил Ральф.
— Что? — воскликнула я и вцепилась в брошюру. Сначала я впилась взглядом в фотографию с изображением милого деревенского дома из светлого камня, увитого глицинией, и дворовыми постройками, с окнами с видом на зеленую долину. Овцы паслись в поле за деревенским железным забором. Хлопковые облака плыли по васильковому небу, и в отдалении был виден кусочек глубокого насыщенного цвета, от которого щемило сердце. Это могло быть только море.
«Сельская идиллия в деревне Хью Фернли-Уиттинг-столла», — гласила надпись. Огонь горел так ярко, что было светло, как днем.
Я открыла папку и стала читать вслух:
— «Фермерский дом. В продаже впервые за сорок лет, редкая возможность купить маленькое имение на побережье».