Новь

Затронутый за больное место, Нежданов уже не мог довериться по-прежнему. То горькое, что он всегда носил, всегда ощущал на дне души, - шевельнулось опять; проснулись демократические подозрения и укоризны. "Не для этого приехал я сюда", - подумалось ему; вспомнились ему насмешливые наставления Паклина... и он воспользовался первой минутой молчания, встал, поклонился коротким поклоном - и вышел "очень глупо", как он невольно шепнул самому себе. Его смущение не ускользнуло от Валентины Михайловны... но, судя по улыбочке, с которой она проводила его взором, она растолковала это смущение выгодным для себя образом.

В биллиардной Нежданову попалась Марианна. Она стояла спиной к окну, недалеко от двери кабинета, тесно скрестив руки. Лицо ее находилось в почти черной тени; но так вопросительно, так настойчиво глядели на Нежданова ее смелые глаза, такое презрение, такую обидную жалость выражали ее сжатые губы, что он остановился в недоумении...

- Вы хотите мне что-то сказать? - невольно проговорил он.

Марианна не тотчас ответила.

- Нет... или да; хочу. Только не теперь.

- Когда же?

- А вот погодите. Может быть, завтра; может быть - никогда. Я ведь очень мало знаю, кто вы собственно такой.

- Однако, - начал Нежданов, - мне иногда казалось... что между нами...

- А вы меня совсем не знаете, - перебила Марианна. - Да вот погодите. Завтра, может быть. Теперь мне надо идти к моей...госпоже. До завтра. Нежданов ступил раза два - но вдруг вернулся.

- Ах да! Марианна Викентьевна... я все хотел вас спросить: не позволите ли вы мне пойти с вами в школу, посмотреть, как вы там занимаетесь, пока ее не закрыли.

- Извольте... Только я не о школе хотела с вами говорить.

- А о чем же?

- До завтра, - повторила Марианна. Но она не дождалась завтрашнего дня - и разговор между ею и Неждановым произошел в тот же вечер - в одной из липовых аллей, начинавшихся недалеко от террасы.

ХIII

Она сама первая приблизилась к нему.

- Господин Нежданов, - начала она торопливым голосом, - вы, кажется, совершенно очарованы Валентиной Михайловной?

Она повернулась, не дождавшись ответа, и пошла вдоль аллеи; и он пошел с ней рядом.

- Почему вы это думаете? - спросил он погодя немного.

- А разве нет? В таком случае она дурно распорядилась сегодня. Воображаю, как она хлопотала, как расставляла свои маленькие сети!

Нежданов ни слова не промолвил и только сбоку посмотрел на свою странную собеседницу.

- Послушайте, - продолжала она, - я не стану притворяться: я не люблю Валентины Михайловны - и вы это очень хорошо знаете. Я могу вам показаться несправедливой... но вы сперва подумайте...

Голос пресекся у Марианны. Она краснела, она волновалась ... Волнение у ней всегда принимало такой вид, как будто она злится.

Вы, вероятно, спрашиваете себя, - начала она снова, - зачем эта барышня мне все это рассказывает? Вы, должно быть, то же самое подумали, когда я вам сообщила известие...насчет господина Маркелова.

Она вдруг нагнулась, сорвала небольшой грибок, переломила его пополам и отбросила в сторону.

- Вы ошибаетесь, Марианна Викентьевна, - промолвил Нежданов, - я, напротив, подумал, что я внушаю вам доверие, и эта мысль мне была очень приятна.

Нежданов сказал не полную правду: эта мысль только теперь пришла ему в голову.

Марианна мгновенно глянула на него. До тех пор она все отворачивалась.

- Вы не то чтобы внушали мне доверие, - проговорила она, как бы размышляя, - вы ведь мне совсем чужой.

Но ваше положение и мое - очень схожи. Мы оба одинаково несчастливы; вот что нас связывает.

- Вы несчастливы? - спросил Нежданов.

- А вы - нет? - отвечала Марианна.

Он ничего не сказал.

- Вам известна моя история? - заговорила она с живостью, - история моего отца? его ссылка? Нет? Ну, так знайте же, что он был взят под суд, найден виноватым, лишен чинов... и всего - и сослан в Сибирь. Потом он умер... мать моя тоже умерла. Дядя мой, господин Сипягин, брат моей матери, призрел меня я у него на хлебах, он мой благодетель, и Валентина Михайловна моя благодетельница, - а я им плачу черной неблагодарностью, потому что у меня, должно быть, сердце черствое - и чужой хлеб горек - и я не умею переносить снисходительных оскорблений - и покровительства не терплю... и не умею скрывать - и когда меня беспрестанно колют булавками, я только оттого не кричу, что я очень горда.

Произнося эти отрывочные речи, Марианна шла все быстрей и быстрей.

Она вдруг остановилась.

- Знаете ли, что моя тетка, чтобы только сбыть меня с рук, прочит меня... за этого гадкого Калломейцева? Ведь ей известны мои убежденья, ведь я в глазах ее нигилистка - а он! Я, конечно, ему не нравлюсь, я ведь некрасива, но продать меня можно. Ведь это тоже благодеяние!

- Зачем же вы... - начал было Нежданов и запнулся.

Марианна опять мгновенно глянула на него.

- Зачем я не приняла предложение господина Маркелова, хотите вы сказать? Не так ли? Да; но что же делать? Он хороший человек. Но я не виновата, я не люблю его.