Нова. Да, и Гоморра

– …в ворписском дне тридцать три часа, сила тяжести велика ровно настолько, чтоб участился на три процента пульс типового землянина в шестичасовой период акклиматизации…

Мимо плыла стометровая колонна. Отшлифованная рассветом чешуя кровоточит дымкой, окутавшей плато: Змей, оживший и механический, символ всего засыпанного блестками сектора ночи, извивается на своем столбе. Команда ступила на движущийся тротуар; сплюснутое солнце подрумянило гематомы ночи.

– …четыре города и более пяти миллионов жителей. Ворпис производит пятнадцать процентов всего динапластика Дракона. В экваториальных лавидовых зонах добываются из жидкого камня почти сорок минералов. Здесь, в полярных тропиках, в каньонах между плато сетевые наездники охотятся на аролата, а также на аквалата. Ворпис знаменит на всю галактику благодаря Алкан-Институту, расположенному в столице Северного полушария, Фениксе…

Они вышли из зоны инфогласа и зашагали в тишине. Траволатор понес их от ступеней; Лорк в окружении команды уставился на площадь.

– Капитан, направляемся куда? – Себастьян захватил с корабля только одного питомца; тот колыхался и топтался по рельефному плечу.

– Доедем на калигобусе до города – и прямиком в Алкан. Кто хочет – идет со мной, или гуляет по музею, или шатается пару часов по городу. Кто хочет остаться на корабле…

– …и упустить шанс увидеть Алкан?..

– …разве вход туда не дорог?..

– …но у капитана там работает тетушка…

– …значит, попадем бесплатно, – закончил Идас.

– Об этом не тревожьтесь, – сказал Лорк; они пандусом сбежали на пирсы с пришвартованными калигобусами.

Полярный Ворпис покрывают скалистые месы, многие – площадью в несколько квадратных миль. Между ними, не смешиваясь с азот-кислородной атмосферой сверху, струятся и плещутся тяжелые туманы. Порошковый оксид алюминия и сульфат мышьяка исторгаются с яростной поверхности планеты и в углеводородных испарениях роятся среди мес. За столовой горой, помещающей космодром, виднеется еще одна, с культурными растениями: их родина – широта Ворписа поюжнее, но здесь их разводят в природном парке (жженая сиена, ржа, пламя). На крупнейшей месе стоит Феникс.

Калигобусы – инерционные самолеты на статических разрядах, возникающих между положительно ионизированной атмосферой и отрицательно ионизированным оксидом – лодками бороздят поверхность тумана.

На вокзале дрейфуют под прозрачной кладкой цифры, указывающие время отправления, за ними стрелки ведут толпу к погрузочному пирсу:

ПАРК АНДРОМЕДЫ – ФЕНИКС – МОНКЛЕР

и гигантская птица, сочась огнем, плывет через мультицвет под ботинками, босыми ногами и сандалиями.

На палубе калигобуса Кейтин облокотился о перила и глядел сквозь пластиковую стену, а белые волны, потрескивая, раскручивались вокруг солнца и бились о борт корабля.

– Ты никогда не думал, – сказал Кейтин Мышу; тот поднимался, посасывая леденец, – как тяжко пришлось бы человеку из прошлого, попади он в будущее? Вообрази того, кто умер, скажем, в двадцать шестом веке – и воскрес здесь. Ты понимаешь, в какой ужас и смятение он пришел бы, просто ходя туда-сюда по калигобусу?

– Ага? – Мыш вынул леденец изо рта. – Хочешь дососать? Я уже все.

– Спасибо. Возьми хоть вопрос… – челюсти Кейтина заколдобились, зубы крошили кристаллический сахар на льняной нити, – чистоты. Был тысячелетний период с шестнадцатого по двадцать шестой век, когда люди тратили тучу времени и энергии, чтобы все было чистым. Он кончился, когда последняя инфекционная болезнь стала не просто излечимой, но и невозможной. Существовало невероятие под названием «простуда», которой еще в две тысячи пятисотых ты как пить дать хоть раз в год да болел. Допустим, в то время для фетиша была уважительная причина: вроде имелась корреляция между грязью и болезнью. Но когда заражение сделалось отжившей проблемой, равно отжившей стала и санитария. Если бы наш человек из две тысячи пятисотых увидел, как ты гуляешь по палубе, одна нога обута, другая босая, а потом садишься и ешь той же ногой, не потрудясь ее помыть… ты хоть понимаешь, как он изумился бы?

– Ты серьезно?

Кейтин кивнул.

Туман разбился о скальный столб, заискрился.

– Идея нанести визит в Алкан вдохновила меня, Мыш. Я разрабатываю цельную теорию истории. В сопряжении с моим романом. Не возражаешь, если я займу пару твоих минут? Объясню. Мне тут подумалось, что если рассмотреть… – Он умолк.

Паузы хватило, чтобы Мыш несколько раз переменился в лице.

– Ну и чего? – спросил он, решив, что Кейтина отвлекла вовсе не клокочущая серость. – Что там с твоей теорией?

– …Циана фон Рэй Морган!

– Что?

– Кто, Мыш. Циана фон Рэй Морган. Мне пришла вконец облическая мысль: я только что понял, кто эта тетя капитана, куратор в Алкане. Когда Тййи гадала на Таро, капитан упомянул дядю, которого убили, когда он был ребенком.

Мыш нахмурился:

– Ага…

Кейтин потряс головой в показном изумлении.

– Кто что? – спросил Мыш.

– Морган и Андервуд.

Мыш глянул вниз, вбок и в других направлениях, где люди ищут потерянные ассоциации.