- Поверь мне, за эти несколько недель я ел лучше, чем за все лето. - Как только я это говорю, мне хочется взять свои слова обратно. Я никогда не знаю, насколько могу быть честным со своим отцом. Как много он хочет знать о том, что я делал, как много я хочу, чтобы он знал. Не похоже, чтобы у нас когда-либо были такие прекрасные отношения и честно, я думал, что он ненавидит меня из-за аварии. И может, так и сеть. Может, он просто чувствует себя обязанным помочь мне, потому что я его плоть и кровь. Я не совсем уверен. Я спросил Чарльза об этом еще в период своей реабилитации, и он сказал, что я должен поговорить с отцом о своих чувствах, но не думаю, что готов это сделать, не зная, смогу ли я справиться с этим или он.
- Но все-таки было бы хорошо поесть нормальную еду, - он больше ничего не говорит, вылезая из машины и захлопывая дверь.
Я тоже выхожу, и мы идем через парковку и входим в кафе. Нас встречает администратор, блондинка с винтажными очками, и я сразу улыбаюсь при виде их. Мне кажется, она думает, что я с ней заигрываю, потому что на ее лице появляется широкая улыбка, и она начинает накручивать прядь волос вокруг пальца, пока болтает о еде и ведет нас к столику.
Я улыбаюсь, только потому, что вчера Нова спросила меня, стоит ли ей носить очки. Она сказала, что врач рекомендовал их при чтении и работе за компьютером. Ей не очень нравится эта идея, и она думает, что будет выглядеть еще глупее, чем есть. Когда я не согласился с ней и сказал ей, что она будет выглядеть круто, она засмеялась и сказала, что она может просто купить винтажные очки с цепочкой, как женщины носили в 1950-х годах.
- Что ты улыбаешься? - удивляется отец, когда мы занимаем место за угловым столиком.
- Ничего, - я смотрю на хостес, которая по-прежнему улыбается мне, когда кладет меню на стол перед нами.
- Я что-нибудь еще могу сделать для вас? - спрашивает она, косясь на моего отца, а затем ее выжидающий взгляд перемещается на меня.
Мой папа начинает качать головой, когда я говорю, - Да, могу я сфотографировать ваши очки?
Отец бросает на меня ошеломленный взгляд из-за стола, как будто я потерял рассудок, но девушка кажется польщенной.
- Конечно, - говорит она, и широко улыбается, когда я поднимаю мобильник, который купил через три дня после того, как мой отец опаздывал на час, забирая меня с терапии, и не мог позвонить мне, чтобы сказать, что задержится.
Я делаю фото очков и благодарю ее, прежде чем она уходит, выглядя очень довольной собой.
- Что это было? - спрашивает отец, пока я стараюсь обрезать изображение и увеличить очки как можно больше. - Тебе понравилась эта девушка?
Я качаю головой, прикрепляя фото к текстовому сообщению, адресованному Нове.
- Нет, мы с Новой просто разговаривали об очках прошлой ночью, и она упомянула о таких же, что были на этой девушке. - Я печатаю:
Черт, я так запутался в этом жизненном выборе, с каких пор, черт возьми, я должен мучиться, чтобы отправить простой текст сообщения. Раньше все было намного проще. Или, может, я просто не обращал внимания.
Наконец я нажимаю «отправить» и будь, что будет, говорю себе, чтобы прекратить все анализировать. Но даже сейчас, когда я убираю телефон, тысячи мыслей проносятся в моей голове таких, как то, что я могу сидеть здесь, выбирая очки для Новы, в десяти милях от Лекси, закопанной в землю на кладбище на холме. Или если я проеду около пятнадцати миль к востоку, то попаду в то место, где ее жизнь оборвалась.
- Так что ты думаешь? - спрашивает отец, расправляя свою сервировочную салфетку.
Я отвлекаюсь от своих мыслей и фокусируюсь на нем. - О чем?
На его лбу появляются складки, когда он кладет салфетку на колени. - О переезде в Вирджинию.
- Зачем нам переезжать в Вирджинию? - спрашиваю я, делая глоток воды.