Новая алмазная сутра

И она была нарисована не кровью, а травой, которая становится, если ее пожевать, красного цвета.

У нее такое же действие как у табака, она очень популярна, и везде можно увидеть плевки от нее.

Была поздняя ночь, я не хотела выходить в сумасшествие улицы, так что я сидела полностью одетая, всю ночь на кровати, потому что я не решалась ложиться на нее, и плакала.

Проснувшись в скомканной груде на постели от очень громкого радио, играющего музыку из индийского кинофильма, и криков людей, я решила немного времени провести где-нибудь, где есть солнце, и возвращаться в Лондон.

У меня было несколько книг, которые я должна была привезти в ашрам, для библиотеки Ошо, так что я взяла рикшу до ашрама и оттуда собиралась уехать на побережье.

Я только успела высунуть одну ногу, выходя из рикши, как я увидела Риши.

Это был человек из моего сна, который подарил мне "подарок", за который я билась два года.

Он привел меня к себе в дом, нашел для меня постель, и там я пробыла одну неделю.

Тогда я стала готова.

Я начала посещать дискурсы на хинди.

Ошо в то время давал дискурсы каждое утро, один месяц на хинди, другой на английском.

Это был месяц лекций на хинди.

Сначала я не смогла увидеть красоту и грацию Ошо, но я определенно чувствовала что-то.

Мастер находится на таком уровне сознания, что обычному человеческому существу трудно сначала его понимать.

Только скрытая, мистическая часть человека, та, которая может чувствовать волшебство в жизни, как-то находит путь к Мастеру и может узнать его.

Сидеть и слушать язык, который человек не понимает, сидя на мраморном полу два часа, кажется, что это для тронувшихся.

Но аудитория Чжуан-Цзы с очень высокой крышей, поддерживаемой колоннами и открытая со всех сторон в сад, такой роскошный и экзотический, она была очень специальным местом.

Голос Ошо, когда он говорил на хинди, был самой прекрасной музыкой, которую я когда-либо слышала.

Я никогда не пропускала лекции на хинди, я даже предпочитала их лекциям на английском.

Во время муссонов, в сезон дождей, было очень мало людей (иногда не больше сотни), и дождь барабанил по окружающим джунглям.

Было очень легко соскользнуть в медитацию, даже не понимая этого.

Дискурс заканчивался через два часа словами на хинди: "Аж Итна Ии", - на сегодня достаточно, и я думала: "0,нет! Я ведь только что села".

Я сидела и чувствовала так много энергии, я была везде в аудитории, как дикий жеребец, галопируя, голова закинута назад, грива развевается; к тому времени, когда я успокаивалась и сидела тихо, дискурс заканчивался.

Ошо всегда понижал тон своего голоса в конце дискурса, так что слушатель мягко пересекал границу забвения.

Время теряло всякое значение, когда вы сидели с Ошо; два часа могли быть двумя минутами.

Я чувствовала себя очень живой.

Я чувствовала, как будто Ошо давал мне жизнь.

Я была и раньше живой, в теле; я наслаждалась собой, но теперь я чувствовала качественную разницу.

Первые несколько дней, когда я посещала дискурсы, со мной происходила странная вещь: я покидала аудиторию, бежала прямо в туалет, и там меня начинало рвать.

Остальную часть дня я чувствовала себя совершенно нормально, но на следующее утро то же самое повторялось снова.

Я ничего не могла сделать.

Я не хотела прекратить посещать лекции, потому что я наслаждалась ими и я, конечно, не могла написать Ошо: "Возлюбленный Мастер, после твоих дискурсов меня тошнит".

Так что я продолжала каждое утро ходить, и потом меня рвало.

После того, как это прекратилось, начались слезы.

Каждое утро я выбегала из аудитории, добегала до кустов в уединенном месте сада ашрама, заползала под них и выла, выплакивая мои глаза.

Иногда я ревела и рыдала до самого обеда.

Это продолжалось несколько месяцев.

Я никогда не понимала, почему я плачу.

Я не чувствовала печаль, скорее это было переполняющее благоговение.

У тела, конечно, могут быть сильные реакции на медитацию в самом начале.

Когда мы заболевали какой-нибудь болезнью во время интенсивных медитационных лагерей или групп, нам советовали подождать пять дней, перед тем как идти к врачу.

Эти болезни обычно прекращались без лекарств, потому что они в основном были порождением ума.

Становилось ясно, что ум и тело имели внутреннюю связь в том смысле, что если ее понять, это позволяло избегать многих болезней.

И когда проходил месяц, границей служило изменение дискурсов с хинди, на английский, я изумлялась, что я все еще в Пуне с Ошо.

Несмотря на то, что я приехала "навсегда", я совершенно не представляла себе, как это будет происходить.

Риши воспринимал свой духовный путь в то время вполне серьезно.

Он соблюдал целибат и ел только коричневый рис.

Так что после первой недели заботы обо мне, он попросил меня найти себе собственное место для жилья.

Когда я стала санньясинкой, я увидела, что мужчины санньясины слишком мягкие и женоподобные.

Я думала: "Ну, хорошо, очевидно моя любовная жизнь закончится, если я буду продолжать этот путь".

Но это меня не заботило.

В двадцать девять, я чувствовала, что сделала достаточно.