Новая дивная жизнь (Амазонка)

Три недели Маргарита не появлялась дома, боясь мести Руслана. Мать говорила, что по телефону постоянно названивает кавказский голос и несколько раз кто-то приходил, звонил в дверь, просил позвать Риту – все тем же кавказским голосом, – бил в дверь ногами, требуя открыть, и уходил, только когда мать принималась грозить милицией. Почти наверняка это был Руслан, кто другой. Наталья не устояла перед Джабраилом, дала адрес. Она и не отрицала того. «За свою дурость сама, знаешь, и отвечай, – сказала она Маргарите по телефону. – Ты мне голову, если что, обратно не пришьешь.» Маргарита обиделась на подругу. Зачем было говорить тогда, отрывайся по полной программе, ты им оказываешь милость? Она перестала звонить Наталье, не перезвонила, когда следовало, раз, не перезвонила другой, и Наталья тоже перестала звонить ей.

Жила эти три недели Маргарита у Скоробеева. У нее были ключи от его квартиры – с обязательством, данным Полине, поливать цветы, – за всю предыдущую пору их пребывания в Германии она поливала цветы раза три, не больше, теперь, за те несколько дней, что прожила одна до их возвращения, она с лихвой возместила цветам недоданное прежде. Скоробеев с Полиной и Алисой прилетели, Маргарита встретила их дома с готовым обедом, сообщила за обедом Полине, что у нее стряслось, и Полина без долгих обсуждений дала согласие: конечно, живи. Сколько нужно, пока не станет безопасно.

Жить можно было вполне – пять комнат, хватало, и Маргарита еще отработала свое квартирантство, собственной охотой взвалив на себя обязанности Алисиной гувернантки: отпускала Полину со Скоробеевым в кино, театры, на приемы в посольства – пока жила у них, они не провели дома ни одного вечера. Алиса привязалась к ней, почувствовала старшей сестрой и стала называть «моей Ритой». Полина даже начала ревновать дочь к Маргарите: «Чем ты взяла? Она тебя любит больше, чем меня!» Маргарите приходилось успокаивать ее: «Да ну что ты, что за глупость, ты мать!» С Полиной за эти дни, когда они со Скоробеевым возвращались домой, Маргарита тоже наобщалась – до одурения. Сидели в гостиной, перемежая появившееся в продаже «Мартини» с черным кофе, до утра – до четырех, пяти часов. Скоробеев несколько раз приходил, растаскивал их. Приходил он в одних трусах, с вываленным наружу волосатым бурдючным животиком, ругался, отбирал сигареты, выплескивал из рюмок на пол, гнал относить чашки с недопитым кофе на кухню. «У тебя муж в постели один, ты замужем или ты ссыкуха какая?!» – свирепо выговаривал он Полине, старательно обходя Маргариту взглядом. Маргарита за эти дни узнала его, как на работе не узнала бы никогда. И Полина, увидела она, боялась Скоробеева, мигом поджимала хвост, только что так блистательно распушенный в их трепотне с мартини и кофе, торопливо кидала Маргарите: «Ну все, поздно, конечно, пора расходиться», – и торопливо же шла за Скоробеевым в спальню. Маргарите вспоминалось, как тогда, при их знакомстве у Белого дома, Полина воскликнула: «А то он меня убьет!»

На работе, однако, Маргарита держала себя так, чтобы ничем не напоминать Скоробееву о жизни вне работы. Словно бы там, вне работы, это была не она. Она не позволяла себе с ним на работе никакой фамильярности. Всегда к нему, в любой ситуации – по имени-отчеству и все так же подчеркнуто подчиненно, с беспрекословным признанием его начальственности – как бы ни демократично вел себя он.