Он спустился на кухню, заглянул в баню, где две раскрасневшиеся прачки стирали бельё. Наримэ никто не видел. С тяжёлым сердцем отправился на конюшню. Ехать верхом не было сил, поэтому он не стал седлать Голубчика, а просто вывел лошадь из стойла. Он никогда не задумывался, хотят ли кони покидать тёплые стены конюшни и продолжать бесконечный бег, а теперь ему показалось, что Голубчик упирается и с сожалением косит глазом в сторону охапки душистого сена. Сено… Тим остановился. Откуда в мире, где никогда не бывает лета, цветущие травы? Откуда хлопок для стёганых штанов и лён для рубахи? Откуда сушёные фрукты, чтобы щедро приправить кашу, которую они ели на завтрак? И сама каша…
Он решительно двинулся к выходу, ведя на поводу коня, намереваясь при случае обо всём расспросить если не Мако, то кого-нибудь ещё, но не успел выйти наружу, как по конюшне пронёсся синий вихрь, и ему на грудь упала Наримэ.
– Что…
– Молчи! – Она обвила руками его шею и притянула к себе… – Держи… это твоё… когда-нибудь… – Что-то сунула ему в ладонь, а он ловил её слова между поцелуями, порываясь ответить, спросить, но Наримэ не слушала. – Макгоо… не должен… знать… А теперь… прощай…
Пока он, ошалевший, раздумывал, кинуться за ней или пойти к Мако и прямо заявить ему, что не хочет больше никуда ехать, решимость таяла. Голубчик, предоставленный сам себе, вернулся в стойло и задумчиво жевал сено, а со двора уже доносилось настойчивое ржание Паданки. Тим поднял упавшие поводья и потянул коня за собой.
Никогда ещё старик не гнал лошадей, как в то утро. Тим намеревался поспать, но мог только сидеть, вцепившись в край обтянутой кожей дуги. Все вопросы высыпались из головы от бешеной скачки.
– Куда мы так спешим? – крикнул он.
– Буран, – коротко ответил Мако.
Тим нахмурился. Они и раньше попадали в пургу, но никогда ещё это не тревожило старика настолько, чтобы гнать лошадей во весь опор. Да и разумнее было бы переждать непогоду на постоялом дворе, чем пускаться в путь. Но Мако никогда ничего не объяснял.
Когда первый порыв ветра нагнал их, Тиму стало не по себе. Словно какое-то чудовище пронеслось над ними, тронув огромной ладонью крышу фургона, – дуги со стоном просели, но выдержали. Буря унеслась вперёд, но не успел Тим выдохнуть, как сзади послышался нарастающий рёв. А спустя мгновение хлопнул, раздаваясь по шву, задний полог, и в фургон ворвался ледяной кулак. Казалось, вьюга хочет схватить его, Тима, и вытянуть наружу. Но щёлкнул кнут, и прозрачные пальцы рассыпались снежной крупой.
– Эйть! Эйть! Фью-ю-ю! – подгонял лошадей Мако, и они неслись вперёд так, словно убегали от самой смерти.
А потом буран их обогнал, и мир завертелся кувырком. Снежный калейдоскоп крутился и крутился, Тима вжало в стенку фургона, разорванный полог хлопал, как парус, и, казалось, они вот-вот взлетят. А может, и в самом деле взлетели. Тим не выпускал дуги из рук, капюшон съехал ему на глаза, и он ничего не видел. Только слышал, как щёлкает кнут, как бренчат бубенцы на сбруе, и чувствовал, как проваливается в бездну вместе с Мако, фургоном и отчаянным ржанием испуганных животных…
На ночевку остановились в поле. Буря унеслась вперёд, будто потеряла их. Усталые кони дрожали. Паданка легла прямо на снег и отказывалась встать. Тим, пробираясь в глубоких сугробах, поспешил обтереть лошадей и накрыть тёплыми попонами. Затем отправился к фургону за овсом.
Снег ещё сыпал, но привычно, неторопливо. Ветер лениво сдувал его с крыши фургона. Мако зажёг фонарь и осмотрел повреждения. Он ни словом, ни жестом не показал, что думает, но по тому, как старик поджимал тонкие губы, как двигался рывками, Тим чувствовал – Мако сердит, и именно на него, Тима. Когда они, закончив латать полог и наскоро скрепив треснувший борт, сели ужинать остатками холодной каши, сложенной хозяйкой в глиняный горшок, ему показалось, что Мако пробормотал: «бесова кукла». Но, возможно, он просто сказал «без соли невкусно».
Клонило в сон, но фургон больше не казался хорошим убежищем. Тим взял одеяло и устроился между лошадьми, прислонившись спиной к тёплому крупу Голубчика. То, что произошло, напугало его, но не настолько, чтоб в сердце поселился страх. Происшествие скорее встряхнуло, прогоняя сонливость прошлых лет. И куда ярче разгорелось внутри воспоминание о прошлой ночи, согревая, будоража. Тим оглянулся на фургон и потряс рукавом – шар выкатился на ладонь. Тёплый, стеклянный, прозрачный. А внутри, словно вырезанные резцом опытного мастера, поднимались высокие многоэтажные здания. Дорожные нити между ними были заполнены миниатюрными повозками. В памяти всплыли давно забытые слова: небоскрёбы, автомобили… Он перевернул шар – и под миром закружился серебристый снег.
Поначалу ему хотелось выкинуть обидную безделушку в снег. Но… Чуда всё равно не случится. Пусть будет хоть что-то на память о той, которая так внезапно появилась в его жизни, перевернула вверх тормашками и так же внезапно из неё исчезла.