Новая формула Путина. Основы этической политики

Например, некоторые австралийские племена не знают времени вообще. Они не знают, сколько дней в лунном цикле. Они не считают лун, они вообще не знают, что есть какой-то лунный календарь. Луна для них — это часть племени, которая живет среди них и так далее. У них нет времени в принципе. Мы этого вообще не представляем. Мы думаем, такое время есть: линейное время, циклическое, сезонное. А у австралийских аборигенов — никакого, вообще нет времени. Ну о каком единстве человеческого рода мы говорим, когда есть общество без времени вообще? Есть общество с временем, которое течет как угодно, хаотически, или разбросанно, или линейно, но мы-то имеем дело с собственно линейным временем. Но это только наше общество линейно, постхристианское общество, общество научное. А существуют общества с более сложными моделями.

Точно так же пространство. У одних пространство мыслится как анизотропное, у других как изотропное, у третьих как сакральное, у четвертых — как имеющее в самом себе, в своей структуре выходы и входы в рай и в ад и так далее. И целые культуры живут с этими пространствами, с этими временами. Точно так же у них другое представление и о человеке, и об обществе, и о смерти, и о жизни, и о любви, и о браке, и обо всем. Об эквивалентности, о ценностях, о значении торговли, о теле, — совершенно разные. А представление о «Я», о психологии?

Этот антропологический плюрализм, будучи примененным к международным отношениям, сразу порождает первую идею: то общество, которое мы берем за нормативное, всегда будет одним из многих, которые существуют наряду с ним. Поэтому, как только мы говорим, что нечто объявляется человеком, всеобщим человеком, и описываем этого человека — мы всякий раз описываем эту модель, отталкиваясь от какого-то конкретного общества, претендуя на то, что это всеобщая модель. То есть мы отрываем концепт, например, человека, или общества, или истории, или времени, от социокультурных исторических корней. То есть мы десоциологизируем концепт.

Мы, например, говорим — права человека. И говорим, что человек-то везде одинаков, и права, соответственно, раз он везде одинаков, должны быть одинаковы. Это полная чушь с точки зрения ислама, потому что, человек в исламе — это совершенно другое, нежели человек вне ислама. Для мусульман человеком является кто? Верящий в Бога. А если человек, например, не верит в Бога — для мусульманина тогда он не человек, просто не человек. Мы это представить себе не можем, но для мусульманина человек, не верующий в Бога и не желающий верить в Бога, просто не человек. А такому срубил голову просто, как барану, срубил и все. Либо веришь в Бога, тогда ты человек.

Соответственно, понятие права в исламе, в исламском обществе структурируется радикально иначе, нежели в обществе атеистическом, западном, где права не привязаны к теологии. Права вытекают из коранического откровения. Права вытекают из комплекса, окружающего толкование тафсирами, хадисами высказываний пророка, и, соответственно, это и есть право. То есть право является правом, установленным Богом.

Те же самые десять заповедей, которые не являются строго христианскими, это тоже заблуждение. Десять заповедей — это часть иудейского закона. Это иудейские заповеди, которые не отменены, но преодолены в христианстве двумя другими заповедями, которые принес Христос. Когда Христа спросили: «Какие заповеди?» — он сказал: «В законе десять, а вообще-то, я даю вам две заповеди главные:

• Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем своим, всей душою своей, всем помышлением своим.

• И также возлюби ближнего своего, как самого себя»

Эти две заповеди являются христианскими заповедями, которые на самом деле совершенно другие по всем структурам. Здесь нет юридических предписаний. Это положительные заповеди, а не отрицательные. Смотрите, отрицательные десять заповедей — не сотвори себе кумира, не укради, не убий, не возжелай жену ближнего своего и так далее. «Не» — отрицание: не делай этого, не делай этого, не делай этого. А христианские заповеди — возлюби: Бога — раз, ближнего — два. То есть сделай что-то позитивное. То есть не «не делай», а «сделай». На этом построена христианская теология.

Так вот, что такое христианский человек, на самом деле? Человек христианский выводится из богочеловечества Христа, выводится из представления о ближнем. Совершенно другой человек, чем в исламе, в конце концов. И уже третий человек, нежели в постхристианской атеистической культуре.