Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

К 1905 г. Баку представлял собой пороховую бочку. Нефтедобыча в регионе составляла половину мирового производства нефти. Растущее производство, неизбежно сопровождавшееся трудовыми конфликтами, привлекало мигрантов, большей частью азериговорящих из сел Российской империи и Ирана, нищих и неграмотных. Среди рабочих было немало столь же бедных армян или русских, но они принадлежали к более квалифицированным и лучше интегрированным в производство стратам. Что касается новой элиты массового общества — городского среднего класса, включавшего и менеджмент нефтедобывающих предприятий, — то старинное «городское сословие» армян было заметнее традиционной тюркской знати. Армянские жители города вдвое уступали по численности «азербайджанским». Меньшая численность армян компенсировалась более высокой групповой мобилизованностью: доля неграмотных среди армян была вдвое ниже, чем среди азериговорящих бакинцев, а древняя конфессиональная обособленность (благодаря Армянской апостольской церкви) сочеталась с развитым современным национализмом, нашедшим выражение, в том числе, в создании политических партий вроде «Дашнакцутюн». Тюркоязычное население исторического Азарбайджана, разделенное государственными границами, языками общения и суннито-шиитским расколом, не имело готового обособленного национального проекта и даже общепринятого наименования, и местные активисты в Баку с трудом формулировали основания собственной группности. При этом они испытывали нарастающее национализирующее давление извне (со стороны интеллигентской элиты армянской общины Баку и режима «русской народной империи»). Одновременно мобилизация азериговорящего населения поощрялась антиармянской государственной политикой империи начала ХХ в., которая достигла кульминации в 1903 г. с принятием решения о конфискации имущества армянской церкви. На этом фоне стихийной «национализации» острые трудовые и классовые конфликты на нефтяных промыслах привели к вспышке так называемой «армяно-татарской войны», первым эпизодом которой стал февральский погром 1905 г.

Преимущественно неграмотное азериговорящее население Баку переживало и проявляло формирующуюся национальную солидарность через прямое коллективное действие, прежде всего — через массовое насилие по отношению к группе, чей статус воспринимался как незаслуженно привилегированный. Армянская община располагала хорошо организованным и мотивированным отрядом боевиков, но этого было недостаточно для защиты массы обывателей от толпы погромщиков. Городские власти не могли предотвратить столкновения силами полиции (сорока городовых), а военные, подчинявшиеся губернатору, не спешили прекратить насилие — очевидно, рассчитывая руками погромной толпы ослабить армянскую национальную мобилизацию в регионе, коль скоро азербайджанский национализм не воспринимался в качестве существенной угрозы в то время. В результате спровоцированный убийством азербайджанца конфликт перерос в ожесточенное асимметричное противостояние: толпы «татар» против армянских обывателей и армянских боевиков — против погромной толпы.

Статистика, собранная межобщинным татарско-русско-армянским комитетом по оказанию помощи пострадавшим, потрясала количеством жертв: были убиты 205 армян (20% — старики, женщины и дети) и 121 ранены, а также 111 «мусульман» (погибли две женщины), 128 ранены. Если сравнить эти цифры с кишиневским погромом 1903 г., всего за несколько часов активной фазы которого были убиты свыше 40 человек и более 400 ранены, продолжавшееся больше трех суток побоище в Баку демонстрирует, пожалуй, меньший накал насилия. Но даже если не гадать о том, сколько людей было бы убито и ранено в Кишиневе в случае большей продолжительности погрома, сам факт того, что в Баку приказ войскам остановить беспорядки был дан не через три часа после начала убийств (как в Кишиневе), а через трое суток, наглядно демонстрирует желание губернских властей использовать конфликт в политических целях.

С точки зрения прежних имперских принципов «правомерного государства», это было должностное преступление: коронные чиновники не могут заниматься публичной политикой, их задача — поддержание порядка. Однако режим русской национальной империи разъедал едва сложившееся регулярное государство, поощряя «политическое» мышление и поведение чиновников в рамках системы, не допускавшей никаких механизмов политической обратной связи.