Таким образом, неклассическая научная картина мира отнюдь не преодолевала прежнее представление о гармонии бытия, но наполняла его ощущением неисчерпаемого многообразия. Причинность событий стала рассматриваться не только с точки зрения простейших механико-динамических связей, но и статистических, вероятностных законов. Категории движения, развития, эволюции становились ключевыми в объяснении законов природы, а само научное мышление приобретало диалектичный характер.
Неклассическая методология предполагала особую логику познания. Вывод от относительности результатов наблюдения, о недостижимости абсолютно точной и строго логичной научной картины мира, релятивности любых сложных понятий и решений заставлял пересмотреть прежнее представление о роли субъекта в процессе познания. Естественно-научные открытия начала XX в. доказали неразрывную связь исследователя и изучаемого им объекта, зависимость результатов познания от методов их достижения и, как следствие, необходимость включения в картину мира характеристик самого познающего субъекта, его концептуальных и методологических установок, исследовательской мотивации и активности.
В классической науке теоретическое знание рассматривалась как результат индуктивного обобщения опыта, позволяющий судить об объективных законах мироздания. Синтез основных теоретических положений открывал путь к формированию целостной картины мира. Новая исследовательская парадигма, напротив, исходила из идеи синтеза методов познания, а не его результатов. Объектом исследования становились конкретные явления и процессы, воспринимаемые во всей своей сложности и нелинейности. Это требовало не только отбора адекватных средств анализа, но и формирования интегративных исследовательских схем. Не случайно, что утверждение неклассической методологии вызвало стремительное развитие межпредметных исследований – биохимических, астрофизических, химико-физических, экономическо-географических, социально-экономических, историко-психологических.
Убеждение в том, что познающий субъект является неотъемлемой частью изучаемого им мира рождало новый тип рациональности. Исчезала прежняя онтологическая грань между естественно-научными и гуманитарными дисциплинами – в рамках новой исследовательской парадигмы человек, даже познавая мир неживой природы, неизбежно «встречал самого себя» (В. Гейзенберг). Это рождало острую философскую проблему – на какой основе можно выявить объективные основы миропорядка, если из процесса познания невозможно исключить субъективный элемент? Накопление упорядоченной, экспериментально установленной информации более не могло рассматриваться как достаточная основа развития картины мира. «Из голой эмпирии не может процветать познание», – утверждал Эйнштейн. Для прорыва в глубинные тайны природы оказалась остро необходима сила человеческого воображения, способность к формированию гипотетического знания, к интуитивному суждению, не основанному на строгой доказательной логике. В этом качестве неклассическая научная методология заставляла пересмотреть и многие философские аксиомы.
Становления неклассической философии было тесно сопряжено с радикальным изменением научной картины мира, закреплением идеи относительности познания. Не менее важную роль сыграло и стрессовое состояние европейского общества на рубеже XIX–XX вв., нарастание настроений разочарования, нигилизма, нервного возбуждения и агрессивности. Эта атмосфера придала философским исканиям уникальную актуальность, поставила перед интеллектуальной элитой задачу превращения философии из теоритизированного «введения во все науки» в ценностно-ориентированную, мировоззренческую парадигму. Идеи позитивизма и трансцендентально-критической философии, гегелевская диалектика и философско-антропологические изыскания «младогегельянцев» – все это многообразие философских конструкций, сложившихся в XIX в., составило достаточный методологический и понятийный инструментарий для подобного поиска.
Первоосновой для разработки многих неклассических философских концепций стала критика механистического эмпиризма и позитивизма. Но сам идеал «позитивного знания» – свободного от метафизической абстрактности и идеалистической субъективности, оставался характерной чертой западного стиля мышления. В массовом создании сохранялся образ упорядоченного, закономерного мироздания. Природа рассматривалась при этом как поприще активной деятельности человека, направленной на удовлетворение его собственных потребностей. Установка на строгую объективность познания лишь подчеркивала утилитарный подход к общественной роли науки – как важнейшего орудия покорения природного мира. Именно в этом качестве наука выходила за рамки обыденного опыта и непосредственных потребностей производства, приобретала ориентацию на фундаментальность и системность исследований.