Новая история Второй мировой

Наконец, испортилась погода. Это приковало к земле немецкую авиацию, действующую с грунтовых аэродромов, в то время как советские самолеты продолжали взлетать с бетонных дорожек, которых в Москве и под Москвой было очень много. Обстановка в воздухе для защитников Москвы сразу улучшилась — тем более, что продолжающие действовать эскадрильи «Люфтваффе» были почти целиком привлечены к добиванию окруженных под Вязьмой и Ржевом группировок.

Жалобы на распутицу стали общим местом в мемуарах немецких военачальников, посвященных битве под Москвой.

Гитлеровские генералы с редким единодушием подчеркивают, что именно дожди и слякоть остановили их победное продвижение, и даже не замечают, что, по сути, расписываются в профессиональной безграмотности. А как иначе можно назвать недоучет погодных факторов при планировании и проведении операции? Или руководство вермахта только в середине октября выяснило, что осенью в средней полосе России идут дожди, а зимой выпадает снег и наступают холода?

С другой стороны — а что Германии еще оставалось делать? Свертывание наступления и переход к позиционной обороне, по сути дела, означали бы провал кампании 1941 года. В случае же продолжения активных попыток маневренной войны у немцев еще оставались шансы на выигрыш «Барбароссы». Другое дело, что эти шансы уже были вероятностными — то есть сильно зависели от неопределенных условий, не включающих в себя свои действия или действия противника.

Во всяком случае, с наступлением дождливой осени немецкие подвижные войска оказались привязаны к немногим дорогам с твердым покрытием. Даже в июне Гот жаловался, что русские грунтовые тракты непригодны для колесных машин французского производства.[86] Можно ли удивляться тому, что в разгар осени они стали непреодолимым препятствием и для немецких танков с их узкими гусеницами? А когда ударил мороз, и разбитые дороги покрылись льдом, выяснилось, что сила сцепления траков с поверхностью недостаточна даже для преодоления легкого подъема.

Г. К. Жуков, при всех своих недостатках как человека и военачальника, отличался твердым характером и умением делать практические выводы из общетеоретических предпосылок. К середине октября он заключил, что по условиям погоды противник может вести только очаговые действия, которым можно противостоять, выбрасывая на танкоопасные направления небольшие, но стойкие части. А такие части, имеющие опыт боев, привыкшие укрываться в складках местности, способные использовать явное преимущество в подвижности, которое в условиях осенней распутицы Т-34 приобретал над Pz. HI и Pz. IV, на четвертом месяце войны уже были.

Сам Гудериан пишет по итогам столкновения 24-го механизированного корпуса с танковой бригадой М. Катукова:

«Тяжелые бои оказали свое воздействие на наших офицеров и солдат. И это было не физическое, а душевное потрясение, которого нельзя было не заметить. И то, что наши лучшие офицеры в результате последних боев были так сильно подавлены, было поразительно».

Но основной причиной, остановившей продвижение немцев под Москвой, была не распутица, не героическая оборона советских войск, даже не искусные действия Г. Жукова, минимальными средствами препятствующего «шару свободно катиться по наклонной плоскости», а ошибки, допущенные немецким командованием.

В ряде источников говорится, что после Вязьмы гитлеровским руководством овладела эйфория: генералы сочли, что теперь можно расправиться с Советами «как угодно». В действительности эксцентрический характер операций во второй половине октября имел ту же причину, что и несогласованность действий армий вермахта в июле. Как уже говорилось, Московская битва — это «Барбаросса» в миниатюре. «Тайфун» был отличным планом первого удара, но вот дальнейшее течение операций просматривалось в нем очень смутно и было предметом обсуждения. Такое обсуждение, как всегда, закончилось компромиссом, соединяющим неприятное с бесполезным и возлагающим на наступающие армии неразрешимые задачи.

Так, Гудериану, выдвинувшемуся восточнее Орла, было приказано ликвидировать окруженные войска Брянского фронта, овладев ударом с востока городом Брянск, одновременно ведя «усиленную разведку» в направлении Волхова, Мценска и Тулы. Браухич, полностью потеряв чувство реальности, дополнительно пожелал, чтобы 2-я танковая группа также овладела Курском, а потом продвинулась в сторону Воронежа. Гитлер, в свою очередь, послал танковую группу на Рязань. Несколько позднее Ф. Гальдер направит Г. Гудериана на Горький, на что начальник штаба 2-й танковой группы ответит: «Сейчас не май, и мы не во Франции»[87].

Полевым армиям предписывалось продвигаться на Калугу и Гжатск. 3-ю танковую группу переориентировали на Калинин, Торжок и Осташков — на соединение с группой армий «Север», которая к этому моменту также начала переброску своих основных сил к Волхову, готовя наступление на Тихвин. 4-й танковой группе следовало окружить Москву с севера и в дальнейшем продвигаться на Рыбинск и Ярославль.