Издатели снова использовали мой логотип, сделав его теперь рельефным и добавив число «2». Для обложки в этот раз взяли работу испанско-мексиканского иллюстратора Луиса Рэя, который жил в Лондоне. Как и в случае с первой книгой, Робинсон выпустил антологию коммерческим изданием в бумажной обложке, а Carroll & Graf – в твердом переплете[18]. Однако спустя пару лет я обнаружил американское издание, о котором не знали ни я, ни Робинсон. Carroll & Graf заявляло, что это не переиздание, а переплетение их более раннего издания, пока я не указал, что у него формат был больше, чем у вышедшего в твердом переплете первоначального издания!..
Работая над этим вторым сборником, мы сами не заметили, как стали сотрудничать с рядом именитых авторов, и в числе двадцати восьми рассказов, попавших в нашу книгу, оказались работы таких состоявшихся уже писателей, как Питер Страуб, Джонатан Кэрролл, Харлан Эллисон, Ф. Пол Вилсон, Джин Вулф и Гэйхен Уилсон.
Однако рассказ, который я выбрал для нынешнего тома, принадлежит, можно сказать, новичку. По сути, он стал первой опубликованной работой Майкла Маршалла Смита.
Должен сказать, одна из приятнейших сторон работы редактором – это находить и взращивать новые таланты. Составляя Best New Horror и другие свои антологии, я всегда старался выделять места новым или подающим надежды писателям. Поэтому мы с Дэвидом Саттоном с большим трепетом выуживали из массы претендентов в Dark Voices 2: The Pan Book of Horror этот рассказ – «Человек, который рисовал кошек».
Нечасто мне попадался такой уверенный голос, такой легкий авторский стиль уже в первом авторском произведении. И что удивительно, Майк написал рассказ за день. Сильнее, чем кто-либо другой, он напомнил мне Стивена Кинга, и, принимая во внимание те похвалы, что рассказ и автор получили впоследствии, могу предположить, что это сходство заметил не я один…
Том был таким высоким, что ему даже не давали за это прозвища. Нед Блэк, едва достававший ему до шеи, стал Каланчой еще в шестом классе, так что Джек повесил над дверью табличку со словами: «Нед, не ударься головой». Но Том оставался просто Томом. Казалось, он был до того долговязым, что об этом и шутить было нечего – как никто не стал бы дразнить человека за то, что тот дышит.