Новая книга ужасов

Я наблюдал, с какой остервенелостью он творил и как мальчик время от времени ему помогал, добавляя штрих то там, то сям, и начинал понимать, что Том имел в виду в тот вечер, пару недель назад. Тогда он сказал, что просто нарисовал того мужчину, который доставил ему такую нестерпимую боль. Тогда, как и сейчас, он, должно быть, достиг того, что вы, наверное, назвали бы каким-нибудь «катарсисом». И помогло ему в этом его умение обращаться с мелками: он вытащил боль, что мучила его изнутри, и пригвоздил ее к чему-то твердому, к тому, от чего он мог уйти. Теперь он помогал мальчику сделать то же самое, и тот уже выглядел лучше: подбитый глаз был едва заметен при широкой улыбке, которая появлялась на его лице, когда Билли смотрел, как огромная кошка оживала прямо перед ним.

Мы все стояли и смотрели, как в какой-нибудь старой истории, где простому люду встречался незнакомый волшебник. Когда хвалишь чужую работу, всегда кажется, будто отдаешь частичку себя. Поэтому это часто делается с некоторой неохотой, но в тот день наше восхищение больше напоминало теплый ветерок. Бывает, что понимаешь: происходит что-то особенное, что-то, чего никогда не увидишь снова, что-то, на что никак не можешь повлиять – и остается просто смотреть.

Через некоторое время мне, правда, пришлось вернуться в магазин, хоть мне этого жутко не хотелось, да и Джон был хорошим парнишкой. Сейчас он, конечно, женат, но в то время думал только о девицах, и надолго оставлять его одного в часы такой суеты я не мог.

Тем временем этот долгий жаркий день подходил к концу. Я не закрывал магазин до восьми, пока не стало темнеть и площадь не опустела – туристы разошлись подписывать открытки и проверять, не запрятали ли мы где-нибудь хоть один, пусть даже крошечный «Макдоналдс». Мэри, наверное, уже достаточно натерпелась дома и сейчас догадалась, куда делся Билли и что здесь ему было безопаснее, чем где бы то ни было. И в этом она, пожалуй, была права.

Том и Билли закончили рисовать и уже некоторое время просто сидели. Том о чем-то рассказывал. Затем они поднялись, и мальчик медленно пошел к углу площади, пару раз оглянувшись, чтобы помахать Тому рукой. Тот смотрел ему вслед, а когда Билли скрылся, художник постоял еще немного, опустив голову, точно огромная черная статуя в сгущающейся тьме. Вид у него был довольно пугающий, и, скажу честно, я очень обрадовался, когда он наконец сдвинулся с места и зашагал в сторону бара. Я выбежал, чтобы догнать его, и поравнялся с Томом, как раз когда он проходил мимо рисунка. И тогда мне пришлось остановиться. Я просто не мог одновременно двигаться и смотреть на то, что предстало передо мной.

Рисунок, полностью законченный, выглядел каким-то неземным и, думаю, именно таким он и был. Даже не надеюсь, что сумею описать его словами, пусть за последние десять лет и видел его много раз во сне. Его нужно было видеть самому, присутствовать там в тот летний вечер, знать, что там происходило. Иначе вам покажется, будто это просто рисунок.

Тигр получился жутко страшным. Таким злым и голодным, что, ей-богу, не знаю, что и сказать: он выглядел так, словно вышел из темнейших уголков людского сознания. Боль, ярость и жаждущая мести ненависть были пригвождены к этим камням и выставлены напоказ – а я просто стоял и содрогался в сыром вечернем воздухе.

– Мы нарисовали ему рисунок, – тихо проговорил Том.

– Ага, – признал я и кивнул. Как я уже говорил, мне известно слово «катарсис», и я думал, что понимал, о чем говорил Том. Но смотреть на это еще хоть минуту мне совсем не хотелось. – Может, по пиву, а?

Буря внутри Тома продолжала бушевать. Я это видел: в нем бурлили эмоции, рвущиеся наружу, но тучи, как мне казалось, готовились разойтись, и сам я был этому только рад.

Мы медленно пошли в бар, где выпили по паре бокалов и посмотрели, как другие играют в бильярд. Том выглядел довольно усталым, хоть и все еще встревоженным, и я немного расслабился. Ближе к одиннадцати большинство посетителей стало расходиться, и я удивился, увидев, что Том заказал еще пива. Мы с Питом и Недом оставались в баре, и Джек, конечно, тоже, хотя мы и понимали, что наши любимые жены этого не одобряли. Нам просто казалось, что еще не время уходить. Снаружи стало уже достаточно темно, и лишь благодаря луне создавалось ощущение, что площадь была погружена в сумерки, а из окон бара на улицу лился теплый свет.

Позднее, около полуночи, случилось то, после чего, наверное, ни для кого из нас мир не останется прежним. Я говорю это так, будто был один, хотя на самом деле там находились мы все и все это запомнили.