Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки

И хотелось им, если жить, так коммуной бесклассовой,
И бежали сквозь синюю чащу олени белые,
И в поселке лесном никогда никого не колбасило,
А телевиденья тогда еще не было.
Грозы мира не достигали их переменами,
Поколенья сменяли друг друга наплывами плавными.
А детей называли Димонами и Ерменами,
Чтоб они вырастали и помнили самое главное.
Но бывало, что чей-нибудь сын становился вдруг шкурником
И любил заветы отцов все меньше и меньше.
И тогда его окружали люди с лицами хмурыми,
И одним скотом на земле становилось меньше.

В конце текста, как часто и бывает в классических утопиях (там видение утопии может оказаться просто долгим сном рассказчика), герой обнаруживает себя в настоящем во всей его неприглядности:

Время стремное, деноминация, запустение.
Телефонный счет мурлычит просроченным векселем.
Стать бы негром, сбежать куда-нибудь в Кению,
Стать бы инком, свалить да хоть в Древнюю Мексику.
Или, может, дождаться рассветного катера
И рвануть на нем до ближайшего города.
С автоматом, как террорист из группы Баадера,
Чтоб в хрустальной душе зазвучали глухо и гордо
Старые добрые времена[36]

.

Подытоживая, можно сказать, что Борис Усов и Егор Летов предлагали разные модели утопической реакции на подавляющую и пугающую современность. Кажется, метафизическая ярость «Солнцеворота» невероятно далека от страдающих зверей и подчеркнутого инфантилизма «Дневника Лили Мурлыкиной», но где-то они сходятся: например, в районе кавер-альбома «Гражданской обороны» «Звездопад» с его тотальной ностальгией по Великому и Светлому.

3. Свой своему поневоле брат: мессианство и ресентимент русского рока

Параллельно с деятельностью Летова, Усова и других андеграундных рок-исполнителей на постсоветском пространстве 1990-х формировался и более мейнстримовый миф русского рока. Окончательное закрепление канона русского рока произошло на волнах радиостанции «Наше радио», начавшей вещание в 1998 году.

«Наше радио» создавалось, когда миф о советском роке как о прогрессистской музыке, несущей людям свет истины и демократии, был еще силен. Изначально и «Наше радио» было легко связать с вектором «демократов 90-х» через его первого владельца Бориса Березовского. Впрочем, первый продюсер станции — Михаил Козырев — не раз подчеркивал принципиальную аполитичность повестки «Нашего радио»[37].

Восприятие «Нашего радио» как аполитичного (в крайнем случае как мягкого интеллигентски-либерального, «за все хорошее», с оглядкой на Макаревича, Шевчука и личные политические взгляды Михаила Козырева — то, что чуть позже будет маркироваться как «белоленточный протест») действительно в какой-то момент стало общим местом[38]. Русский рок последовательно пытался избавиться от имиджа «музыки протеста», сложившегося в конце советской эпохи, а редкие политические жесты мейнстрим-исполнителей уже в 1990-е годы не оказывали влияния на общую репутацию жанра[39]. «Наше радио» в 2000-е и 2010-е годы последовательно «окукливалось», запираясь в своем довольно узком формате и старея вместе со своими слушателями. Конечно, некоторые музыканты позволяли себе политические высказывания (например, Юрий Шевчук), но на общую повестку в русском роке это практически не влияло.