Новая критика. По России: музыкальные сцены и явления за пределами Москвы и Санкт-Петербурга

В начале 1950-х в Ангарск с другого края СССР приехали родители моего отца, которые в поисках лучшей жизни покинули родную деревню в Смоленской области. Дед был шофером, бабушка — швеей. Молодая семья с маленьким сыном жила сперва в коммуналке в бараке, но вскоре получила отдельную квартиру — большая роскошь по советским временам, — и детей в семье стало трое. Несмотря на суровый климат, лагерное прошлое и слияние городских территорий с гигантской промзоной, Ангарск был комфортным местом для жизни. Город быстро рос вдоль мощной сибирской реки, развиваясь согласно передовым идеям советской урбанистики. По архитектуре и атмосфере Ангарск напоминал Зеленоград; отчасти — потому что так же, как и подмосковный город, он стал испытательной площадкой для новых градостроительных решений. К сталинским кварталам пристраивались микрорайоны из панельных многоэтажек с развитой инфраструктурой из детских садов, школ, магазинов и культурных учреждений. Прогрессистскую повестку в социальной сфере задавал засекреченный Электролизный химический комбинат (АЭХК) — одно из крупнейших в Союзе предприятий по обогащению урана, до сих пор производящее ядерный запас для АЭС. С момента запуска в 1957 году комбинат привлекал в Ангарск образованных специалистов — не только высокими зарплатами, но и комфортными условиями для работы и жизни. Строились садики и школы, магазины и кафе, библиотеки и базы отдыха. У АЭХКа была своя служба безопасности, стадион, дворец культуры и картинная галерея. В полузакрытом городе, в котором перемешались научно-техническая элита Восточной Сибири и бывшие зеки, шел уникальный социальный эксперимент по созданию особого культурного микроклимата.

На моих глазах этот эксперимент закончился крахом. Родившись в Ангарске в 1980-м, я стал свидетелем того, как советский технополис стал хиреть, облученный распадом плановой экономики, а затем едва не рухнул под тяжестью коллапсировавшего государства. В конце 1980-х в городе появились уличные банды, вооруженные лагерным законом и жаргоном, и начались районные войны, в которые ввязалась детвора. С началом 1990-х многие повзрослевшие подростки, размечавшие город на зоны влияния, занялись криминалом; вчерашние банды стали превращаться в ОПГ. Насилие постепенно проникало во все сферы деятельности и общественные структуры. Как невидимый симптом того, что этот процесс перешел в терминальную стадию, в 1992 году милиционер Михаил Попков начал насиловать и убивать женщин, открыв длинный список жертв ангарского маньяка. Всего за несколько лет Ангарск из оазиса советских грез о городском комфорте превратился в суровую зону выживания. Аналогичная метаморфоза произошла в 1990-е почти с каждым «периферийным» городом России. Однако в десятилетия советского благоденствия Ангарск представлял собой почти рабочую модель социалистической утопии — это было государство в государстве, реальная власть в котором находилась в руках просвещенных руководителей промышленных гигантов, а не идеологических работников из партии и комсомола. Город был молод, как и его обитатели. В нем жил дух свободы и демократии, и это дало свои плоды: в том числе и в музыке. Естественно, это была музыка в стиле рок.

* * *

Рок-н-ролл пришел в Сибирь ненамного позже, чем в Ленинград и Москву. С конца 1960-х там стали появляться любительские группы, которые играли под влиянием The Beatles, а к началу 1970-х свой вокально-инструментальный ансамбль был у каждого приличного вуза и предприятия. Они выступали на студенческих вечерах, на танцплощадках в парках, а также в заведениях общепита. Самым известным ВИА в Иркутской области были ангарские «Баргузины», организованные в 1970-м саксофонистом Евгением Якушенко при дворце культуры «Современник», принадлежавшем АЭХК. На тот момент у Якушенко уже была репутация одного из лучших джазменов Восточной Сибири: до этого он играл в оркестре при ДК «Ангара» в Братске и возглавлял тамошний ансамбль «Падун», с которым, по легенде, даже попал в репортаж американского журнала, восторгавшегося тем, что в стране Ленина тоже играют джаз. В «Баргузинах» Якушенко осваивал новую музыкальную стилистику. Вслед за московскими «Скоморохами» и «Ариэлем» ангарский ансамбль пытался соединить русский мелос и битловскую манеру, исполняя песни советских композиторов и собственные сочинения худрука. Необычное звучание ансамблю придавала флейта выпускника иркутского музучилища Петра Лысенко.