Новая кровь

— Колдун! О боги, как я ненавижу колдунов! Стрик едва взглянул на Ганса. Молодой человек встал.

— Я, пожалуй, пойду, Стрик, — небрежно обронил Шедоуспан, уже на пути к двери.

И немало удивился, услышав от Стрика принятое среди воров напутствие:

— Пусть плащ Шальпы укроет тебя этой ночью от чужих глаз.

Произнося эти слова, волшебник подумал: «Очень любопытно. Парень водит компанию с заколдованным котом и носит кинжал, изготовленный при помощи волшебства. А говорит, что ненавидит колдунов! Ну-ну…»

***

Ганс бродил по городу, стараясь расслабиться: он всегда предпочитал делать так перед важным и рискованным предприятием. Он опять заметил множество перестроенных или перекрашенных зданий — денег на это явно ушло немало, — и множество иноземцев, прибывших сюда, прослышав о хорошей работе. Время от времени Ганс отвечал на изумленные приветствия — или не обращал на них внимания. Он видел бейсибцев, смешавшихся с илсигами и ранканцами. Недалеко от рынка Ганс с удивлением заметил брошенный на него украдкой взгляд больших темных глаз; он всегда думал об этой девушке лишь как о младшей сестре Мигни. Ганс предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Борода Ильса! Джилиль! Она сильно выросла, похорошела — и все так же продолжает на него смотреть!

Потом его внимание привлек шум, доносившийся от строящихся городских стен. Ганс легким шагом двинулся туда. Там, похоже, разгорался форменный бунт. Чем-то недовольные рабочие-илсиги роптали, отказываясь работать, а какой-то здоровяк толкал перед ними речь. Он напыщенно и громко вещал о том, как были разрушены эти стены среди прочих разрушений и смертей, о том, как боги прогневались на Санктуарий, и требовал сказать, «почему это мы должны укреплять и отстраивать стены для этих проклятых заморских бейс, захвативших наш дворец!» Рабочие-чужестранцы тем временем стояли в стороне. Их происходящее не касалось, но они проявили то, что именовалось «рабочей солидарностью», то есть бросили работу, радуясь перерыву.

Некоторые из слов задиры показались Гансу разумными «Когда я уходил отсюда, дела были плохи и, похоже, стали заметно хуже. Ох, ненавижу я этих крикливых заводил, но…»

На стройплощадке вдруг появился худощавый светловолосый парень в кожаном фартуке, накинутом поверх хорошо пошитой синей туники. Он принялся за работу. Полетела каменная пыль. «Храбрый парень, — подумал Ганс. — Храбрый дурень». Потом он нахмурился, увидев, что оратор подобрал острый обломок камня и собирается швырнуть его в одинокого рабочего…

Почти незаметным для глаз движением трое бейсибцев, посланных Шупансеей присматривать за ее возлюбленным, натянули луки. Они готовы были убить заводилу, защищая Кадаки…

Но тут в дело вмешался Ганс. Нож с плоским ромбовидным лезвием задел предплечье здоровяка, и тот с криком уронил камень. Тут же последовал второй вопль, поскольку незадачливый оратор уронил камень себе на ногу. Он принялся скакать на одной ноге, ухитряясь одновременно визжать и сыпать проклятиями. Окружающие разразились смехом.

Бейсибцы опустили луки и отступили, снова сделавшись невидимыми, пока общее внимание было привлечено к темноволосому жилистому парню в добротной зеленой тунике и хороших замшевых штанах, который появился на строительной площадке. Отважный молодой рабочий в кожаном фартуке протянул парню брошенный им нож и широко ему улыбнулся.

— Вали отсюда, Таркл! — крикнул Ганс. — Ты тут лапшу людям на уши вешаешь просто потому, что не любишь работать — это всем известно.

Здоровяк с окровавленной рукой сообразил, что попытка запугать окружающих становится все более и более рискованным мероприятием, вспыхнул и угрюмо засопел. Он заметил также беспощадный взгляд и ножи известного в своем деле специалиста — Таркл был уверен, что этот человек давно покинул Санктуарий. Таркл попятился, прихрамывая. В это время Ганс и парень в кожаном фартуке узнали друг друга и одновременно воскликнули:

— Принц!

— Ганс!

По толпе, перекрывая обычный ропот, пробежал возбужденный гул, когда собравшиеся увидели, как сам принц-губернатор вскочил на возвышение и протянул руку Гансу.

— Теперь вы видите, кто работает на стенах Санктуария? — громким и ясным голосом воскликнул Кадакитис. — Ранканец! А кто спас его от кровожадного хулигана, который даже не соображал, что делает? Илсиг… Мой друг.

У Ганса глаза полезли на лоб.

«Черт подери! Он же мне всю репутацию погубит!»

Кадакитис же тем временем продолжал говорить, поражая толпу красноречием, уверенностью и обаянием. Собравшиеся зааплодировали! Народ снова взялся за работу — вместе с Кадакитисом.

«Проклятие! — неодобрительно подумал Ганс, наклоняясь, чтобы подхватить большой обтесанный камень. — Ну, я и влип! Не могу же я просто уйти и оставить принца-губернатора вкалывать, словно какая-то шваль из Низовья! Но… Черт подери! Работать! Мне!»

***