Читаем Новая модель реальности полностью

Теперь попробуем рассмотреть подробно, как наша модель реальности в виде движущейся ленты Мёбиуса соотносится с основным принципом наррации: «Что будет дальше?» Припомним, что в этой модели внутреннее все время переходит во внешнее, и при этом все континуально. Но наш язык дискретен, а не континуален. Как же быть? Давайте примем, что есть внешние события, происходящие за пределами нашего сознания, и внутренние события, происходящие соответственно внутри нашего сознания. А теперь попробуем, наоборот, представить, что внутри сознания происходит нечто внешнее, а снаружи, во внешнем мире, нечто внутреннее. Например, «У меня в голове идет дождь» или «За окном больно» (примеры взяты из моей книги «Полифоническое тело» [Руднев, 2010]). Вообще-то, как мы уже знаем, эта путаница с внутренним и внешним характерна для психотического мышления. Но для нас важно создать некую метафору континуальности. «За окном больно» действительно является такой метафорой континуальности, образованной путем компрессии двух «нормальных» высказываний – «За окном дождь» и «Мне больно». Очень важно подчеркнуть, что в нашей модели внутреннее и внешнее постоянно запаздывают друг по отношению к другу, потому что мысль (внутреннее) работает быстрее, чем речь (внешнее). Как эта особенность отражается на построении наррации на движущейся ленте Мёбиуса? Возьмем простой примитивный сюжет. Человек вышел из дома. На улице лил дождь. Ему стало грустно. Он зашел в кафе и выпил 50 грамм виски. Тогда он повеселел и позвонил своей знакомой девушке. Они встретились и отправились вместе гулять. Это наррация в традиционной модели реальности. В нашей модели наррация будет развиваться по-другому. Возможно, примерно так. Человек – 50 грамм виски – вышел – дождь – позвонил девушке из дома – мне грустно и сразу повеселел? – гулять. Как-то, примерно, так. Теперь усложним эксперимент, хотя он и так не из простых. Предположим, что когда этот человек выходил из дома, он находился на выпук лой («внешней») стороне ленты, а девушка в этот момент сидела у себя дома и читала книжку на вогнутой («внутренней») стороне ленты. В тот момент, когда этот человек выпил 50 грамм виски и позвонил девушке, лента продвинулась настолько, что теперь он стал находиться на ее вогнутой («внутренней») стороне, а девушка в этот момент дочитывала «Волшебную гору» (Т. Манна) уже на выпуклой («внешней») стороне ленты. В момент звонка она восприняла его как звонок Ганса Касторпа мадам Шоша. Заметим, что «вымысел» у нас ассоциируется с чем-то внутренним, а «реальность» с чем-то внешним. Но вымысел в нашей модели так же переходит в реальность, как внутреннее во внешнее. Наши герои в этом смысле рассинхронизировались в своем движении по ленте. И молодому человеку (Гансу Касторпу) не удалось позвонить мадам Шоша, так как она уже успела превратиться в Татьяну Ларину, во времена которой не было телефонов. Если вы устали от этого нарративного Мёбиус-карнавала, я могу привести более простой пример. Я нахожусь в Москве, а моя сестра в Нью-Йорке. Когда она звонит мне, у меня вечер, а у нее день. Тем не менее, если оставаться в традиционной онтологии, между нами вполне может состояться обычная беседа: она мне расскажет о своих новостях, а я ей – о своих. В онтологии, построенной на движущейся ленте Мёбиуса, все происходит по-другому. Если моя сестра в этот момент находится в вогнутом внутреннем вымышленном состоянии, она становится сестрой Керри, а если я нахожусь в этот момент в выпуклом внешнем реальном состоянии, я могу быть, скажем, своим другом Максимом Сухановым. Но за время нашего разговора эти состояния поменяются на противоположные, и моя сестра превратится в Маргарет Тэтчер, а я, наоборот, в Адриана Леверкюна. Я могу согласиться с тем, что это довольно экстравагантная модель. Но если мы обратимся к квантовой физике, то там все примерно так и происходит. Одна частица превращается в противоположную, они разлетаются в разные стороны, сталкиваются с другими частицами и т. д. Интересно, что примерно то же самое происходит с нами во сне. Но не будем забывать, что сновидение и бодрствование образуют такой же континуум, как вымысел и реальность. И наконец, можно предположить, что вся эта Мёбиус-карусель происходит и в животном мире, и в растительном, и с неодушевленными предметами. Мне кажется, что, если проникнуть в смысл предложения «За окном больно», мы сможем многое объяснить в новой модели реальности. Итак, при каких обстоятельствах кто-то может сказать: «За окном больно»? Да ни при каких! Это просто шизофренический бред! А что значит шизофренический бред? Значит, нет Собственного Я, нет хорошего объекта, нет модальностей, а есть только страх, который является языком психоза. Действительно, мы забыли о модальностях, когда описывали движение по ленте Мёбиуса. Одно можно сказать твердо – «За окном больно» выражает негативную аксиологическую модальность. Но трудность в том, что в традиционной онтологии больно может быть только внутри, а не снаружи. Что же это за говорящий, где он находится и о ком говорит? Может быть, пока он находился за окном, он почувствовал, что ему больно, но в тот момент, когда он это сказал, он передвинулся внутрь ленты? Но как это может быть? Вероятно, в сознании, которое возможно в такой онтологии, боль отделилась от своего носителя и осталась за окном, в то время как сам он вошел в дом. Но как боль может существовать самостоятельно вне своего носителя? Больно ведь кому-то и в каком-то конкретном месте. Боль может быть внутренней или внешней. Внутренняя боль – это душевная боль, а внешняя боль – боль телесная. Можно ли предположить, какое «больно» за окном – внутреннее или внешнее, душевное или телес ное? С логической точки зрения получается, что вроде бы внешнее, потому что оно снаружи. Но это трудно себе представить. Может быть, это то, что имел в виду Ф. Тютчев, когда писал:

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Философия
Философия

Доступно и четко излагаются основные положения системы философского знания, раскрываются мировоззренческое, теоретическое и методологическое значение философии, основные исторические этапы и направления ее развития от античности до наших дней. Отдельные разделы посвящены основам философского понимания мира, социальной философии (предмет, история и анализ основных вопросов общественного развития), а также философской антропологии. По сравнению с первым изданием (М.: Юристъ. 1997) включена глава, раскрывающая реакцию так называемого нового идеализма на классическую немецкую философию и позитивизм, расширены главы, в которых излагаются актуальные проблемы современной философской мысли, философские вопросы информатики, а также современные проблемы философской антропологии.Адресован студентам и аспирантам вузов и научных учреждений.2-е издание, исправленное и дополненное.

Владимир Николаевич Лавриненко

Философия / Образование и наука
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
САМОУПРАВЛЯЕМЫЕ СИСТЕМЫ И ПРИЧИННОСТЬ
САМОУПРАВЛЯЕМЫЕ СИСТЕМЫ И ПРИЧИННОСТЬ

Предлагаемая книга посвящена некоторым методологическим вопросам проблемы причинности в процессах функционирования самоуправляемых систем. Научные основы решения этой проблемы заложены диалектическим материализмом, его теорией отражения и такими науками, как современная биология в целом и нейрофизиология в особенности, кибернетика, и рядом других. Эти науки критически преодолели телеологические спекуляции и раскрывают тот вид, который приобретает принцип причинности в процессах функционирования всех самоуправляемых систем: естественных и искусственных. Опираясь на результаты, полученные другими исследователями, автор предпринял попытку философского анализа таких актуальных вопросов названной проблемы, как сущность и структура информационного причинения, природа и характер целеполагания и целеосуществления в процессах самоуправления без участия сознания, выбор поведения самоуправляемой системы и его виды.

Борис Сергеевич Украинцев , Б. С. Украинцев

Философия / Образование и наука