Новая песнь Господу

Вера — это послушание; послушание означает открытие заново истинной природы нашего существа — природы твари; и так мы сами становимся истинными. Послушание означает, что мы признаем основополагающей формой нашей Жизни отношение ответственности, и таким образом власть перестает быть угрозой и опасностью, но становится надеждой. Это послушание обращено к Самому Богу, оно предполагает, с одной стороны, сознательное и живое отношение с Богом, а с другой — делает это отношение возможным, потому что только тот, кто слушается, воспринимает Бога. Но для того чтобы наше послушание стало конкретным и чтобы избежать проецирования на Бога наших собственных желаний, Бог Сам, различными образами сделался конкретным. Прежде всего, в Своем Слове. Послушание Богу есть также послушание Его Слову. Нам нужно обрести уважительное отношение послушания к Библии, которое сегодня часто теряется. Если, изучая и различая источники, анализируя и исследуя предания, каждый человек или отдельные группы создадут свою собственную Библию, которую будут противопоставлять целому Писания и Церкви, то это значит больше не послушание Слову Божию, а апофеоз частных позиций и воззрений каждого при помогли некоей конструкции из текстов, выбор или игнорирование которых зависит, в конечном итоге, от желаний человека. Историко-критический метод экзегезы может быть прекрасным средством для лучшего и более глубокого понимания Библии, если только его приемы используются с той уважительной любовью, которая хотела бы точнее и усерднее познавать дар Божий. Но он искажает свою задачу, когда становится не путем ко внимательному слушанию, а всячески «истязает» текст, чтобы добыть из него ответы, которые он якобы от нас скрывает. В борьбе с рационалистом Евномием Григорий Нисский в IV веке уже дал ответ на эту проблему, ответ, ценный до сих пор. Евномий считал возможным создать понятие Бога, которое было бы совершенно достаточным, которое бы реально охватывало бытие Бога и адекватно его описывало. Григорий ответил Евномию, что тот хотел «заключить неуловимую природу Божию в пяди детской руки». Научная мысль, конечно, стремится к пониманию как раз такого типа. Она пытается взять вещи и явления в свои руки, чтобы манипулировать ими.

«Она превращает всякую тайну в «вещь». Григорий использует глагол physiologein, то есть «относиться подобно отношению естественных наук». Но тайна богословия — это одно, а наука о природных вещах - другое».

Не слишком ли много physiologein в нашем экзегезисе, в нашем современном подходе к Писанию? Не обращаемся ли мы с ним как с лабораторным материалом? Не делаем ли мы его чем-то мертвым, что мы можем собирать и разбирать по своему усмотрению? И что мы делаем с подлинным толкованием, которое видит в Слове не мертвый набор текстов, а слушает в нем Бога Живого, Который Сам говорит? Человеческое слово, чем оно больше, тем больше выходит за собственные пределы и ведет через произнесенное к невыразимому и неисчерпаемому. Насколько же больше это касается Слова, истинным и последним Автором которого является, как мы веруем, Бог. Не следует ли нам снова развивать методы, уважающие эту самотрансценденцию слов, ведущих к единому Слову? Методов, которые были бы открыты к приятию опыта святых в их слушании Слова, то есть опыта людей, не довольствовавшихся одним лишь прочтением Слова, но проживших его во всей его глубине.