Наиболее убедительным мне кажется тезис, объясняющий самую древнюю конфигурацию христианской базилики богословием мучеников: в своем основном замысле она соответствует приемной зале, где бог-кесарь предстает в обличье, призванном означать епифанию, явление Божественного. Для христиан этот спектакль, устраиваемый императором, был неприемлем: они противопоставляют императорскому притязанию на божественность Царство Божие в Распятом и Воскресшем Христе. Он один поистине является Тем, Кем императоры лишь притязали быть. Так место собрания христиан, где Господь продолжает отдавать Себя Своим в преломленном хлебе и излитом вине, становится для них местом их царского культа — «приемной залой» истинного Царя. Они умирают за эту антитезу. Мученичество как бы оказывается включено в этот план постройки. Если слова Иисуса, относящиеся к притвору Соломона и к синагоге, прежде всего подчеркнули обетование о доме молитвы для всех народов, то теперь подчеркивается, что Бог строит Свой Дом живой через страсти Своих верных. Здесь находит свое выражение то, что отличает христианское ekklesia от еврейской синагоги: ее центр тяжести — не свиток Торы, а Живой Господь; Он созидает ее, и на Нем она зиждется. Христологический момент, делающий Церковь чем-то большим и иным, нежели синагога, вторгается, если можно так сказать, в конфигурацию пространства, проявляет в сфере водимого внутреннее существо Церкви.
3. В ходе истории темы и виды множатся. Конечно, появляются и менее важные, более вторичные и даже негативные. Мне кажется, что здесь позитивно присутствуют две идеи. Первая — это мотив воплощения. Иоанн говорил о плоти Иисуса как о скинии Слова (1, 14). Плоть Иисуса — это Храм, Скиния, Шехина. Парадоксальным образом, для Иоанна плоть Иисуса — это истина и Дух, приходящие на смену прежним постройкам (из камня). Но в христианстве рождается идея о том, что Воплощение Бога — это как раз Его вхождение в материю, начало великого процесса, где вся материя должна стать вместилищем Слова, а значит, и о том, что Слово должно высказать Себя в этом Своем вхождении в материю, что Оно должно отдаться ей, чтобы ее преобразить: отсюда радость, порождаемая тем, что делает веру видимой, радость возведения в мире материи ее знаков. А эта идея влечет за собой вторую: идею прославления, попытки сделать всю землю, даже камни ее, песнью хвалы, предвосхищающей будущий мир. Здания, в которых выражается вера, уже в сердце нынешнего дня являются как бы присутствующей надеждой и полным доверия выражением того, что может наступить.
3. Последствия для нашего времени
В заключение вернемся к вопросу, который мы уже ставили раньше: какие отношения связывают между собой дом из камня и дом из живых камней? По-христиански ли это — праздновать постройку собора? И если да, что именно в таких случаях мы празднуем? Как нам праздновать, чтобы это было действительно по-христиански? Я хотел бы дать четыре ориентира.
1. Камни возводит в постройку Дух, а не наоборот. Дух не могут подменить ни деньги, ни история. Там, где строит не Дух, камни немеют. Там, где Дух не живет, не действует и не парит, соборы становятся музеями, историческими памятниками прошлого, обладающими печальной, потому что мертвая, красотой. Таков, можно сказать, урок этого праздника собора. Ни величие нашей истории, ни наши финансовые возможности не приносят нам спасения; они могут стать обломками, под которыми мы задыхаемся. Если Дух не строит, напрасно тратятся деньги. Только вера может сохранить соборы живыми, и этот тысячелетний собор вопрошает нас: есть ли у нас та сила веры, которая одна может дать ему настоящее и будущее? В конце концов, не служба охраны памятников — как бы важна она ни была — поддерживает собор, а Дух, Который его создал.