Настало, наконец, время рассмотреть практические проблемы, которые вновь встают перед нами со всей насущностью. Но нам никогда не следует упускать из виду, что размышления над богословской истиной - само по себе нечто в высшей степени практическое. В своих недавно опубликованных биографических заметках Романе Гуардини признает, что задача, которая в конечном счете представляется ему самой конкретной, а значит, и самой насущной для своего времени, — это задача проявить истину. В годы, проведенные в Берлине, такое отношение стоило ему конфликта с весьма важными собеседниками, вроде президента Университетской Ассоциации д-ра Мюнка и главного капеллана студентов Берлина д-ра Зонненшайна. Задним числом нам следует признать, что каждый из этих трех людей осознавал, что была некая насущная задача, и поэтому выполнял необходимую пастырскую работу. Но если мы теперь, с расстояния в полвека, можем помыслить о примирении того, что в то время было источником разногласий, мы должны признать, никого не осуждая, что страстные и бескорыстные усилия Гвардини ради того, чтобы просто позволить говорить истину там, где царила ложь, оказались действеннее всего со временем и все более открываются как абсолютно практические, вплоть до решения созвать II Ватиканский Собор. Мы будем тем действеннее для будущего, чем меньше мы будем полагаться на свои действия и чем больше — на внутреннюю силу истины, которую мы научимся видеть и которой должны будем уступить слово.
В заключение наших рассуждений, исходя из развитых выше богословских перспектив, я кратко рассмотрю две самые насущные практические проблемы.
а) Воскресные богослужения без священника
В нашем практическом поведении мы должны руководствоваться двумя принципами, вытекающими из наших рассуждений:
1. Таинство обладает приоритетом над психологией; Церковь — над группой.
2. Если предположить, что эта иерархия соблюдается, поместные Церкви должны всякий раз искать адекватного ответа на ту или иную ситуацию, зная, что их истинная миссия — спасение душ (salus animarum). Именно в таком направлении всей своей работы они найдут черты и своих обязанностей, и своей свободы.
Рассмотрим эти два основных принципа чуть ближе. ß странах миссии, в диаспоре, в ситуациях преследования не новость не иметь возможности совершать Евхаристию в воскресенье и быть из-за этого вынужденными искать какой-то иной возможности войти в церковное празднование воскресенья. У нас сокращение призваний к священству очевидным образом ведет к подобным ситуациям, до сих пор нам практически неизвестным. К сожалению, поиски адекватного решения часто затеняются общинной идеологией, становящейся более препятствием для дела, чем помощью. Например, было сказано: каждая церковь, в которой до сих пор был священник или по крайней мере регулярное воскресное богослужение, должна оставаться центром воскресного собрания данной общины; именно такой ценой Церковь остается центром города (деревни). Поэтому важнее, чтобы община собиралась там, чтобы слушать Слово Божие и служить ему, чем использовать предоставленную возможность участвовать в Евхаристической литургии в соседней церкви.
Это может показаться совершенно ясным, и намерения здесь, без сомнения, самые лучшие. Но так мы забываем самые главные в вере критерии оценки. Такой взгляд ставит опыт общинности, заботы городской или деревенской общины выше дара Таинства. Разумеется, общинный опыт более непосредственно доступен и более прост для объяснения, чем Таинство. И тут велик риск соскользнуть в субъективность опыта из объективности Евхаристии, в социологические и психологические интерпретации из богословских. Последствия же подобной переоценки общины в ущерб реальности таинства очень серьезны: получается, что община служит самой себе. Церковь становится посредником социальной задачи; добавим к этому, что она таким образом служит некоей романтической цели, несколько анахроничной в нашем подвижном обществе. Конечно, вначале люди совершенно счастливы утвердить свою личность в том, что они теперь сами служат в своей церкви, что они могут делать это «сами».