— А его куда? — спросил Цербер, все еще державший Голема на закорках.
— Его тоже разденьте, — незнакомец открыл обитую черным дерматином дверь и скрылся за ней.
— Ну, как вам ситуация? — спросил у друзей Баламут.
— Нормально.
Цербер сел на корточки и Наснас помог ему уложить Голема на пол.
— Странное место, — Баламут посмотрел по сторонам.
Вообще-то, ничего странного вокруг не было. Прихожая обычного деревенского дома. Пол из некрашеных досок. Длинная скамья, на которой стоят три бадьи, прикрытые крышками, и два жестяных ведра с водой. Старый шкаф с застекленными дверцами, набитый такими же старыми, никому давно не нужными журналами и газетами. Застеленный клеенкой стол, заваленный кучей хлама. Уличная одежда, развешенная на вбитых в стену гвоздях. Ничто из этого не могло вызвать удивления. Если бы дело происходило не в Зоне. В Зоне так не живут. В Зоне любое жилое место — это надежно защищенная огневая точка. Иначе здесь не выжить.
— Все лучше, чем в сарае с кровососами, — усмехнулся Цербер и начал стаскивать с себя мокрую, хоть выжимай, одежду.
Сейчас ему совершенно не хотелось думать о том, что это за дом такой и кто его хозяин? Хотелось поскорее переодеться во что-нибудь сухое, согреться и выпить горячего, крепкого чая. Если хозяин предложит.
Голем по-прежнему был без сознания. Раненый дышал неровно, прерывисто. Всхлипывая порой так, что, казалось, это его последний вздох. Даже, когда его раздевали, он, казалось, ничего не чувствовал. Повязку с глаз, пусть и насквозь мокрую, снять не рискнули. Лубок же, фиксировавший сломанную ногу, пришлось убрать. Бедро Голема выглядело жутко. Из широкой, рваной раны торчал острый обломок бедренной кости. Сломавшаяся кость чудом не задела бедренную артерию, иначе бы Голем умер от массированной кровопотери. Само бедро опухло, отекло и выглядело, как большой кусок хорошенько отбитого и успевшего подтухнуть мяса. Был ли на свете такой чудо-доктор, которому удалось бы спасти и сохранить эту искалеченную ногу? Если и был, так уж, точно, не в Зоне. Что ему тут делать?
Обитая дерматином дверь распахнулась.
— Держите!
Хозяин кинул сталкерам три простыни. Одну в желто-красную полосочку, другую — в цветочек, третью — с нарисованными зайчиками.
— Что это? — спросил Баламут.
— Ваша одежда.
— Это шутка?
— А что, похоже?
— Вообще-то, не очень…
— Ну, так, одевайтесь.
Выбор был невелик — либо простыни, либо мокрая одежда, — и сталкеры, разделив между собой обнову, обмотались ею на манер римских сенаторов.
— Ты, — хозяин ткнул пальцем в Баламута. — Собери все шмотки и вывеси на скотном дворе, чтоб просохли, — он махнул рукой в сторону деревянной двери в дальнем конце прихожей. — А вы двое, поднимайте своего приятеля и несите, куда покажу.
Оставив дверь открытой, странный чужак снова скрылся в глубине дома.
Баламут пожал плечами и начал собирать мокрую одежду.
Цербер с Наснасом подняли Голема и понесли в дом.
— Сколько ты ему визиса вогнал? — глядя в бледное, безжизненное лицо Голема, спросил Наснас.
— Шесть кубов.
— Это не слишком?
— Не знаю, я не врач, — зло огрызнулся Цербер. — После четырех он еще орал. А после шести отрубился. По-моему, это хорошо. И для него, и для нас.
— А, все равно, — тряхнул головой Наснас.
— Что все равно?
— Не жилец, — взглядом указал на Голема Наснас.
Они вошли в жарко натопленную комнату, половину которой занимала большая русская печь. Синенькая занавесочка отделяла от комнаты маленькую кухоньку, расположенную возле устья печи. В дальнем конце, у окна, стоял крепко сколоченный обеденный стол, покрытый белой с красной каймой скатертью. Возле стола — широкая скамья и три стула, старых с гнутыми спинками. В углу — холодильник ЗИЛ. На холодильнике — еще один реликт советской эпохи — радиоприемник ВЭФ, с выдвигающейся антенной. Даже во времена «железного занавеса» на такой можно было «Голос Америки» ловить. Рядом на стене — журнальный постер с портретом Джима Моррисона.
Хозяин открыл двухстворчатую дверь с застекленным верхом. За ней находилась большая комната. Вдоль стены — три окна. Небольшая кирпичная печурка в углу. Две большие, аккуратно застеленные кровати, с железными спинками и блестящими шарами на них. Старенький, продавленный диван. Круглый стол, громадный платяной шкаф и старомодный сервант, заставленный посудой, которой никто никогда не пользовался, и фарфоровыми безделушками. На тумбочке, набитой зачитанными, с мятыми переплетами, книгами, стоит старенький черно-белый телевизор «Чайка», накрытый кружевной салфеткой. Все просто, без затей, но, в то же время, по-домашнему уютно. Такую атмосферу могут создать лишь несколько поколений, жившие в доме, сменяя друг друга. У сталкеров — ощущение полнейшего дежа вю. Как будто без всякой машины времени, всего лишь по мановению руки таинственного хозяина, они перенеслись в прошлое. Или, в параллельный мир, где Чернобыльская АЭС никогда не взрывалась. Странным и чужеродным в этой комнате казался лишь один предмет — куб с метровыми гранями, задвинутый в дальний, самый темный угол и аккуратно укрытый куском черной, плотной портьерной ткани.