Новая Россия, или, это мы, оба-двое! (СИ)

Дежурные улыбки в стиле “keep smiling” придавали неповторимый колорит. Стандартные рукопожатия, однотипные фразы, обворожительная фальшивость обещаний и заявлений, все, абсолютно все, было до боли знакомым, и даже приветственный транспарант казался вытащенным из пыльного запасника, если бы не выведенная огромными жирными цифрами дата. Но никто из присутствующих даже не замечал этого, всех поглотила бездна ненужной суеты. А в стороне от всего этого, захлебываясь от восторга, очередной стандартный журналист стереотипными фразами описывал “величайшие достижения, которые будут иметь непревзойденное значение для будущего развития страны под мудрым руководством единственной правильной партии нашей Родины.”

-Да уж, воистину, русский йазык жывет и развиваецца, - сымитировал собравшихся Сергей.

-Да пошли они все. - с чувством выдохнул Андрей и изящно выругался.

-О, да вы растете, мэтр, - добродушно подколол друга Сергей.

-Ну что вы, что вы, - засмущался Андрей. -Это мы так, в виде разминки, вы меня, сэр, еще пьяным не видели.

Друзья еще долго могли бы разминаться в подкалывании друг друга, но в этот момент ярко размалеванный и крикливо одетый субъект торжественно возвестил, что сейчас будет продекламирован отрывок из великой книги о великом кормчем расейской жизни, под названием «Борисиада". При этом Андрей пихнул Сергея локтем и прошептал, что сей труд он изволил читать недапвно, так что Сергею будет весьма полезно насладиться прослушиванием данного эпоса. Ну, а поскольку сам Андрей уже имел честь прикоснуться с нетленкой современности, то он пойдет поразмыслить насчет чего-нибудь выпить и закусить. "В конце концов," сказал он, "мы артисты, и наше место - в буфете."

Пораженный столь железной логикой, Сергей полностью и безоговорочно согласился со словами Андрея, но не преминул добавить, что, по сравнению со всем тем, что они здесь увидели и услышали, заключительная фраза Андрея свидетельствует о великом озарении и мудрости последнего.

Усмехнувшись, Андрей пошел в поисках искомого буфета, а Сергей приготовился внимать перлу изящной словесности. Как и ожидалось, к микрофону выбралось нечто, наряженное в набор тряпок, который должен был свидетельствовать о принадлежности декламатора к древним грекам. И не надо так смеяться! Это существо действительно хотело выглядеть древним греком, и ему это почти удалось. Сосредоточившись, оно хмыкнуло в микрофон, и затянуло унылым речитативом:

Гнев, Госдума, воспой у Бориса, Николаева сына,

Грозный, который россияянам тысячи бедствий соделал:

Многие души могучие славянских героев низринул

В мрачный рынок и самих распростер их в корысть плотоядным

Барыгам окрестным и псам (совершалася Борькина воля),

С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою

Один олигарх как упырь, а другой же банкир благородный.

Кто ж от акций и облигаций подвиг их к враждебному спору?

Сын капитала и лжи — Борис, царем нареченный,

Язву на народ злую навел; погибали народы

В день, что дефолт обчистил карманы непорочного плебса.

Он раздавал капиталы своим подлипалам.

Рельсы поставить когда-то велел он,

И держа в руках, рюмку полную водки,

Красной и черной икры для закусок,

Он зажигал в своем окруженье

«Чада Расеи и пышноногие жулики наши,

О! да помогут вам боги, имущие домы в Олимпе,

разрушить страну и счастливо в дом возвратиться;

Вы ж обеспечите мне милый трон и выкуп дадите.

Чествуя Николаева сына, Зеленым любимым змеищем .

Все изъявили согласие криком всеобщим банкиры

Честь оказать и отдать блистательный выкуп;

Только царя не смогли дать Бориске на титул.

Гордо Борис прирек всем грозное слово:

"Старцы, чтоб я никогда не видал пред судами!

Здесь и теперь не медлите водки со мною

Выпить, от сего не избавит ни скиптр, ни венец Аполлона.

Плебсу свободы не дам я; она обветшает в неволе,

В нашем дому, пусть спиваются люди

Правду обходя или ложе с кредитами делят.

Прочь удались и меня ты не гневай, смысл бытия."

Рек он; и плебс трепещет и, слову Бориса покоряся,

Идет, безмолвный, по пучине свободной торговли.

Там, от судов удалившися, народ взмолился печальный

Николаю царю, лепокудрыя Марии могущему сыну:

"Внемли мне: о ты, что, хранящий, обходишь

плебс, священный базар и мощно царишь на Бермудах,

Выпей! Ведь храм твой священный украсили,

Выпей, за рынок и за семь банкиров,

рэкет и дефолт, — услышь и исполни одно нам желанье:

Слезы мои отомсти комунякам стрелами твоими!"

Так вопиял он, моляся; и внял Борис сребролукий:

Быстро с Кремля он вершин устремился, пышущий гневом,

Закусь неся за плечами и минибар, отовсюду закрытый;

Громко бутыли, биясь за плечами, звучали

В шествии гневного Бори:

он шествовал, ночи подобный.

Сев наконец пред судами, первую быструю он мечет;

Звон поразительный издал стакан реформовержца.

В самом начале напал он на водку, а псов празднобродных;

После постиг он, смертоносными прыща налогами;

Частые трупов непрестанно пылали по Рашке.

Девять дней на толковище бутылки от водки летали;

(в этом месте оратор страдальчески взвыл, в чаянии выпивки)

В день же десятый Чубайас на собрание созвал олигархов.

В мысли ему то вложил МВФ безобразный: