Новая Россия

России следует понимать и то, будет ли вражда к ней, доходящая до насаждения животной русофобии, оставаться в «интегрирующейся» Восточной Европе ключевым критерием демократизма, будет ли Польша (не говоря уже о странах Балтии) считать себя, когда ей придется выбирать, кем быть — 28-м членом Евросоюза или 51-м штатом США, и будет ли развитая часть Европейского союза продолжать растаптывать собственные интересы ради демонстрации коллективной ненависти к нашей стране и все чаще — к нашему народу.

Еще более важна культурно-идеологическая составляющая интереса к Европе и ее опыту. Ведь именно в нашем обществе, причем в самых широких и разнообразных его слоях, все еще жива идея Европы как средоточия, квинтэссенции цивилизованности и демократичности как высшего выражения «свободы, равенства и братства». Россия с 1987 года, то есть вот уже более четверти века, живет в условиях национальной катастрофы, именуемой «либеральными рыночными реформами». В условиях еще более быстрой, чем в развитых странах, варваризации мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы нашему стремлению к цивилизованности и культуре было на что опереться не только в прошлом, в становящихся все более туманными и мифологизированными воспоминаниях о Советском Союзе, но хотя бы и в настоящем, в современной Европе, и все более остро тревожимся из-за того, что вместо еще недавно казавшихся незыблемыми европейских ценностей все чаще опираемся на воздух.

Европа со времен Древнего Рима и Карла Великого пережила целый ряд интересных интеграционных проектов, и значение нынешнего Евросоюза заключается не столько в его актуальности, сколько в сравнительной гуманности: не будем забывать, что прошлый общеевропейский проект был реализован Гитлером, а позапрошлый — Наполеоном, отказавшимся от активной политической деятельности лишь после физической гибели большинства пригодных к военной службе французских мужчин.

Поэтому Европа необходима России в том числе и как символ и прививка гуманности, даже полностью растоптанной ее собственной повседневной политической практикой. Ее все более очевидная неспособность и, более того, откровенное нежелание выполнять эту функцию также требует углубленного изучения, так как представляется наиболее концентрированным и наиболее ярким выражением угрозы, нависшей в наше время над человеческой цивилизацией.

Выравнивание уровня развития европейских стран не удалось

Уже с середины нулевых годов не вызывает практически никаких сомнений, что европейская интеграция и расширение Европейского союза способствовали не преодолению, но, напротив, усугублению его внутренних проблем.

Ключевая проблема Европейского союза заключалась и заключается в глубочайшей внутренней дифференциации, связанной не только с уровнем развития экономик входящих в него стран, но и с внутренней культурной разнородностью. Носители разных культур, даже таких близких, как французская и немецкая, по-разному реагируют на одни и те же управленческие воздействия, что существенно затрудняет унификацию управления. Что же говорить о странах Средиземноморья! Ситуация кардинально усугубилась в 2004 году, когда единая Европа расширилась, по сути дела, за пределы своих культурных границ, однако в силу налагаемых политкорректностью ограничений этот вызов не только не нашел должного управленческого ответа, но даже не был осознан. (Хотя высокопоставленный представитель Европейской Комиссии и заявлял автору данной книги, что «у нас нет никаких проблем с Болгарией и Румынией, потому что мы не верим никакой информации, которая исходит из этих стран».)

Динамика подтягивания южно— и восточноевропейских экономик к уровню развитых членов Евросоюза в 1992–2008 годах, наиболее концентрированно выраженная в нижеследующих таблицах, производит глубокое впечатление.

Индекс дифференциации Восточной Европы рассчитывается упрощенно: как разница (в разах) ВВП на душу населения тех из пяти стран Восточной Европы, для которых имеется статистика с 1980 года (Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, Чехия), по которым этот показатель является в каждом рассматриваемом году наименьшим и наибольшим.