Новая Ты

Я вешаю трубку, поднимаюсь на палубу и стаскиваю с себя рубашку. Телефоны аккуратно складываю в задний карман брюк. И с разбегу ныряю в воду. На глубине открываю глаза и осматриваюсь, уж не приплыла ли за мной Дилайла в Калифорнийский залив. Потом сам себя одергиваю – это просто смешно: она осталась в Тихом океане.

* * *

Вода и вправду чудесная, но расслабляться рано. У меня все еще нет ключей от лодки. Капитан Дейв держит их пристегнутыми к ремню (еще бы к члену прикрутил), и я пока не знаю, как их получить. Придется сойтись с капитаном чуточку ближе, чем мне того хотелось бы. Я уже сыт по горло пустопорожней светской болтовней.

Мы возвращаемся в особняк, чтобы вздремнуть перед вечеринкой. Лав уговаривает меня не ходить на пробежку.

– Зачем? Ты отлично выглядишь.

– Организм сам требует. Уже привычка.

– Тогда, может, мне с тобой пробежаться? – лениво тянет она и опускается на кровать, на наше огромное, круглое, райское ложе.

Она пьяна и прекрасна, весь дом дышит негой и истомой. Приглушенный свет, как в «Кладовке», укромные уголки, кораллы на стенах.

До приезда Финчера остался час. Лав ждет меня, и я присоединяюсь к ней. Она великолепна, даже когда нетвердо стоит на ногах и путает слова. Чувствую себя возрожденным и полным сил. Быстро принимаю душ, одеваюсь и иду вниз.

– Собираетесь на пробежку?

Я вздрагиваю от неожиданности. Это экономка Кэти.

– Ага.

– «Эвиан» или «Фиджи»?

– Обе, для равномерной нагрузки.

Она приносит мне две бутылки.

– Кстати, – закидываю я удочку, – если я захочу прокатиться на лодке…

Улыбка мигом сходит с ее лица.

– Только вместе с капитаном Дейвом или с его старшим помощником, – отрезает она, потом смягчается. – Скажете, куда вам надо, и он вас отвезет.

Вот черт!

Я киваю и записываю номер капитана. Задача предстоит не из легких, но я умею убеждать. Жизнь есть борьба. И я в этом в очередной раз убеждаюсь, когда выхожу на улицу: солнце печет нещадно, и дорога к дому Акселя идет все время в гору. Да, это не равнины Палм-Спрингс. Воды хватает ровно на полдороги. Когда я наконец подбегаю к огромному уродливому особняку, сердце выскакивает из груди. Дом выглядит не очень-то обжитым: торчат голые бетонные стены, валяются перфораторы и другой инструмент. В детстве я обожал стройки, всякие бетономешалки и самосвалы. Теперь толстосумы, вечно переделывающие свои дома, меня раздражают. Они похожи на подростков, которые ковыряют прыщи; у них прямо зуд какой-то, денежное недержание.

Я утираю пот со лба и вхожу в ворота – спасибо, Уильям Папова. Особняк, выстроенный в помпезном англо-испанском стиле, напоминает склеп. Неудивительно, что его уже столько лет никто не покупает. Вокруг все разворочено, будто здесь шли бои, а посреди парадного двора торчит идиотский кактус. Прямо вижу ушлого дизайнера, который в последний момент расковырял ямку и воткнул в нее кактус в надежде, что покупатели засмотрятся и не заметят царящие вокруг беспорядок и неустроенность. Сбоку к каменной громаде прилеплен уличный душ. Я заглядываю внутрь и, кроме обещанного ключа, нахожу переполненную пепельницу, шампунь и кожаную сумку. Здесь безысходность ощущается еще сильнее: год за годом риелторы возят сюда клиентов, потом курят здесь, моются, трахаются и проклинают несуразный дом.

Бегом возвращаюсь к парадному входу (времени осталось мало) и отпираю дверь. Представление начинается. Будь мы сейчас в театре, в зале потушили бы свет.

Хотя в доме мраморный пол и высокие потолки, в целом планировочка скучная, будто ее делали, ориентируясь на мещанские вкусы среднестатистических американцев, что само по себе нонсенс, ведь у рядовых налогоплательщиков нет денег на собственный особнячок в Кабо-Сан-Лукас. Спешу на кухню и достаю воду из холодильника. Утолив жажду, достаю телефон из поясной сумки и отправляю Финчеру сообщение:

«Привет Робин. Ворота открыты. Мы с детьми внизу там прикольно и прохладно. Когда приедеш спускайся к нам. Чмоки, Мег».

Думаю, Финчеру понравится фамильярный тон.

На лестнице натягиваю леску, стащенную с лодки, концы закрепляю восковыми полосками для депиляции (уверен, Лав не заметит пропажи). Возвращаюсь на кухню, достаю еще две бутылки дешевой воды, закидываю туда оксикодон и складываю в пустую емкость для льда вместе с тремя просроченными злаковыми батончиками. Затем по спиральной лестнице спускаюсь в подвал – к домашней студии звукозаписи, к герметичному звукоизолированному бункеру с двумя кожаными креслами внутри.

Дверь закрыта (оно и понятно: «Гибсоны», «Стратокастеры», платиновые диски и прочую муру лучше хранить под замком). Пробую второй ключ, висящий на связке, – подходит. Замок запирается снаружи. Повезло!

Емкость с водой и батончиками оставляю на полу. Пробую микрофон – тишина. Нажимаю самую большую красную кнопку и пробую снова – работает. Одно из кресел выкатываю наружу, усаживаюсь в него и жду.

Через пятнадцать минут сверху раздается скрип двери. Я слышу, как Финчер кидает свою сумку.

– Hola![14] – кричит он и захлопывает дверь. – Hola!

Вот идиот! Я жду.

– Эй, есть кто дома? – снова подает он голос.