Новая Ты

Мне грустно от того, что она не пишет, как раньше «И я тебя люблю», но ничего не поделаешь – грядут перемены, и лучше подготовиться к ним заранее. Залезаю в Интернет, чтобы узнать последние новости. На сайте появилось интервью с родителями Пич. Ее мать Флоренс «Пинки» Сэлинджер, заматерелая версия дочери с более крупными губами и широкими плечами, заявляет: «Я много раз говорила полицейским, что моя дочь суицидальными наклонностями не страдала. Возобновление дела утешает. Однако тот факт, что власти отказывались проводить расследование, пока не поступило анонимное заявление, вызывает серьезную тревогу». Стерва вздыхает. У нее нет души. Неудивительно, что Пич выросла такой гадкой. «Печально, когда пренебрегают материнскими инстинктами. Теперь мы уверены: убийца нашей дочери не избежит суда».

Она поправляет жакет. Неужели в такой патетический момент можно думать о внешнем виде? А ведь она готовилась – костюм, макияж, укладка… Интересно, каково это – идти в салон красоты перед интервью об убийстве собственной дочери?

Самолет взлетает. Через пару часов я буду в Литтл-Комптоне. В голову лезут мысли о последнем счастливом уикенде с Эми. Как давно я не думал о ней и той поездке, о Ноа, Перл, Гарри и Лиаме, о «Шарлотте и Чарльзе», о чернике и запятнанных простынях… Я вспоминаю ее вкус, ее смех и ее слова о том, что нам надо учиться доверять друг другу. Если б я не потащил ее тогда на побережье, может, мы до сих пор были бы вместе, кто знает… Предопределена ли наша судьба или мы сами меняем ее, возвращаясь в тихие, маленькие города, где нам однажды не повезло?

Я прекрасно осознаю, что иду на риск. И все ради Лав. Кружка с мочой заслоняет нам дорогу к счастью.

Любовь и вино пьянят нас – а потом наступает похмелье, и мы блюем, плачем с разбитым сердцем, слушаем грустные песни и клянемся больше никогда не повторять своих ошибок. Но ведь жить – это и значит ошибаться. А любить – это не бояться рискнуть всем.

* * *

Самолет заходит на посадку. И как мы успели так быстро долететь?

Пишу Лав: «Телефон сел. Валюсь с ног. Пока ничего, будем надеяться на лучшее. Люблю тебя».

Отвечает немедленно: «Ок».

Покупаю в аэропорту большой шоколадный батончик (маленьких у них нет), новый роман Кинга «Мистер Мерседес» и бейсболку «Бостон ред сокс». Иду в пункт проката автомобилей, там приходится показать водительское удостоверение и оставить номер кредитки. Впрочем, волноваться не о чем: Джо Голдберг бывал в Литтл-Комптоне лишь однажды – приезжал весной на выходные со своей девушкой Эми. А разбил здесь машину зимой и прикончил местную жительницу Спенсер Хьюитт.

Кабриолет мне теперь ни к чему, беру «Шевроле». Завожу мотор и отправляюсь в прошлое, в будущее, в рейд за своим генетическим кодом, в искупительный поход, к своему спасению или погибели – в чертов Литтл-мать его-Комптон.

46

Похоже, отпуск – это мой вечный крест, как и у доброй половины американцев. Наша нация не умеет брать передышку. То ли дело европейцы: в отпуске они расслабляются, отдыхают, отключают телефоны, забывают про работу, ходят на пляже с голыми сиськами и волосатыми подмышками, пьют, купаются, загорают, наслаждаются жизнью. Поэтому и болеют меньше.

Я так не умею. Вместо того чтобы любоваться закатами или качаться на волнах (уже холодных, правда), мотаюсь по пустынному пляжу, обдумывая, как пробраться в дом Сэлинджеров, чтоб им пусто было.

Сразу после заселения в дешевый мотель я упал на кровать и вырубился. Вегас высасывает из людей не только деньги, но и силы. Проснулся я в луже собственной слюны на жесткой, как подошва, подушке в замызганной наволочке. Помылся в тесной душевой кабинке вонючим мылом и отправился на общественную парковку при пляже рядом с домом Сэлинджеров. Ха! Будто можно так запросто явиться на место преступления, не обращая внимания на полицейские машины, фургоны теленовостей и родственников Пич, толкущихся вокруг дома. Пришлось ретироваться.

Плетусь по пляжу обратно к машине, делая вид, что гуляю и дышу морским воздухом. Каким образом попасть внутрь?

Еду в ближайший ресторан и покупаю там навынос целую коробку жратвы и их фирменную футболку. Возвращаюсь к дому. Журналисты свалили, копы тоже, осталась одна патрульная машина. Натягиваю бейсболку «Бостон ред сокс», цепляю коробку и спешу к дому, как типичный курьер. Стучу в дверь. Никто не отвечает. Звоню.

Поворачивается ручка. На меня озадаченно смотрит парнишка лет двадцати в футболке Йельского университета, один в один похожий на Пич. Готов спорить, ему никогда не приходилось держать в руках лопату и собирать купоны на скидку.

– Что вам нужно? – спрашивает он.

– Доставка, – отвечаю я, будто это и так не видно. – Можно войти?

Парень отворачивается и орет:

– Мааааааам!

– Старик, – делаю я еще попытку, – очень тяжело. Разреши поставить.

Мамаша уже тут.

– Трот, зачем так орать?.. – Она смотрит на меня. – Извините, мы просили все цветы, продукты и подарки пересылать в приют для жертв бытового насилия в Фол-Ривер. Мы ни в чем не нуждаемся, а Пич была ярой защитницей прав женщин.