Новая утопия

"Этот человек был найден спящим в одном лондонском доме, после великой социальной революции 1899 года. Из отчета хозяйки дома явствовало, что он к этому моменту спал уже десятый год (она забыла, как его зовут). Решено было в интересах науки не будить его, а проследить, сколько времени он будет спать, и согласно с этим его перевезли для всеобщего обозрения в "Музей редкостей". Посетителей просят не брызгать водой в отверстия для прохода воздуха".

Благородный старичок-джентльмен, размещавший чучела ящериц в соседнем ящике, подошел ко мне и снял крышку.

- Что случилось? - спросил он. - Вас что-то потревожило?

- Нет, - сказал я, - я всегда просыпаюсь, когда чувствую, что достаточно поспал. Какое теперь столетие?

- Теперь, - сказал он, - двадцать девятый век. Вы спали ровно тысячу лет.

- А, отлично, - сказал я, слезая со стола, - ничего не может быть лучше, чем как следует выспаться.

- Вы, кажется, решили следовать своим привычкам, - сказал старый джентльмен, когда я принялся надевать свою одежду, лежавшую в ящике возле меня. - Хотите прогуляться со мною по городу? Я вам буду объяснять произошедшие перемены, пока вы будете задавать мне вопросы и делать глупые замечания.

- Да, - ответил я, - мне кажется, это именно то, что мне остается делать.

- И я так думаю, - проворчал он, - идемте.

И он показал мне дорогу из комнаты.

- Ну, как теперь - все в порядке?

- Что в порядке? - спросил он.

- Да мир, - ответил я. - Несколько моих друзей собирались, как раз перед тем, как я заснул, переделать его. Все ли теперь равны, и уничтожены ли преступления, печаль и все остальное в этом роде?

- О да, - ответил мой проводник, - теперь вы все найдете в полном порядке. Мы здорово-таки потрудились, пока вы спали. Смею сказать, мы превратили землю в совершенство. Теперь никому не позволяют делать глупости и допускать несправедливость. А что касается до равенства, то и лягушкам за нами не угнаться.

(А говорит он совсем вульгарным языком, подумал я, но мне не хотелось ему возражать).

Мы пошли по городу. Город был чистый и тихий. Улицы, помеченные номерами, выбегали под прямыми углами одна к другой, и были похожи одна на другую. Лошадей и экипажей не было видно; транспортом служили электрические вагоны. Все люди, которых мы встречали, хранили на лице спокойное, важное выражение и до того были похожи друг на друга, что казались членами одной семьи. Все были одеты, как и мой спутник, в пару серых брюк и серую тунику, туго застегнутую на шее и стянутую у талии поясом. Все были гладко выбриты и черноволосы.

Я спросил:

- Все эти люди - близнецы?

- Близнецы? Помилуй Бог! - ответил мой спутник. - Что вам внушило эту мысль?

- Ведь все они так похожи, и у всех черные волосы, - ответил я.

- О! Теперь это установленный цвет волос, - объяснил мне мой спутник, - у всех у нас черные волосы. У кого они не черного цвета, тот обязан их выкрасить.

- Зачем? - спросил я.

- А то как же! - возразил старый джентльмен несколько раздраженно, - Я думал, вы понимаете, что теперь все равны. Что сталось бы с нашим равенством, если бы какой-нибудь мужчина или женщина вздумали разгуливать в золотистых волосах, а кто-нибудь еще вздумал бы завивать их? Люди должны не только быть равными в наше время, но и казаться ими по мере возможности. Указом - всем мужчинам бриться и всем мужчинам и женщинам носить одинаковой длины черные волосы - мы исправляем до некоторой степени ошибки природы.

Я спросил:

- Почему же черные?

Он сказал, что не знает, но на этом цвете остановило выбор...

- Кто? - спросил я.

- Большинство, - ответил он, приподняв свою шляпу и опустив глаза, как бы в молитвенном экстазе.

Мы пошли дальше и встретились еще со многими мужчинами. Я сказал:

- Разве в этом городе нет женщин?

- Женщин! - воскликнул мой спутник. - Разумеется, есть. Мы прошли мимо сотни по крайней мере.

- Мне кажется, я узнал бы женщину, если бы увидел, - заметил я. - Но я не могу припомнить ни одной.

- А вот идут две, - сказал он, обращая мое внимание на двух особ, шедших вблизи нас, в обычных серых брюках и туниках.

- Как же вы узнаете, что это женщины? - спросил я.

- Заметили ли вы металлические номера на воротнике каждого человека?

- Да, я подумал: какая масса у вас полицейских, и недоумевал, куда девались другие люди!

- Ну, так вот: все четные номера - женщины; все нечетные - мужчины.

- Как просто, - заметил я. - Мне кажется, при некотором навыке вы можете отличать один пол от другого почти моментально.

- О, конечно, - ответил он, - если это нужно.

Некоторое время мы шли в молчании. Затем я спросил:

- Зачем это у всех номера?

- Для различения, - ответил мой спутник.

- Разве у вас нет имен?

-Нет.

- Почему?

- О, в именах так много неравенства. Одни звались Монморанси и на этом основании свысока глядели на Смитов. Смиты не хотели смешиваться с Джонсами и т.д. в этом духе. Порешили упразднить имена и пронумеровать всех.

- Разве Монморанси не противились?

- Да, но Джонсы и Смиты оказались в большинстве.

- А не стали ли Единицы и Двойки глядеть свысока на Троек и Четверок, и т.д.?