Новая Земля

Михаил Евгеньевич покорно сомкнул губы и низко пригнул голову, показывая свою вину перед супругой. Софья Андреевна, может быть, впервые в жизни неприбранная, непричесанная, с красными влажными глазами, тревожно осмотрелась, стрельнула взглядом вверх-вниз - никого нет, никто не видит и, надо надеяться, не слышит.

- Алла, домой! И вы, молодой человек, зайдите, - вежливо, но с сухим шелестом в голосе пригласила она Илью, впервые к нему обратившись так, как к совершенно чужому. - Да, да, вы, Панаев! Что озираетесь? Скорей же!

Но сразу Софья Андреевна не стала разговаривать с Ильей, а за руку решительно резко завела Аллу в ее комнату. Илья с Михаилом Евгеньевичем, притулившись на диване в зале, слышали, вздрагивая, то всхлипы, то нервное, порывистое открывание, хлопанье двери, то вскрики, спадавшие до шепота. Михаил Евгеньевич тяжело дышал, молчал, изредка умным, многоопытным глазом косился на сжавшегося Илью, который, казалось, хотел, чтобы его не было заметно.

Но генерал молчал через силу, потому что боялся - может сорваться и жестоко обидеть Илью, которого искренне любил, помнил маленьким приветливым мальчиком. Михаилу Евгеньевичу было горько. Он впервые почувствовал себя старым и уставшим. "Кому в этом мире верить!" - думал он. Вздохнул, долго выпускал из легких воздух и, не поднимая глаз, спросил у Ильи:

- Скажи, сынок, ты... такое... с Аллой?

Илья вздрогнул, пригнулся ниже.

Генерал вздохнул и шумно выдохнул.

Появилась красная, заплаканная Софья Андреевна:

- Зайдите сюда, молодой человек.

Илья рванулся, запнулся о край жесткого, толстого ковра и стремительно, но в неловком полуизгибе подлетел к Софье Андреевне. Она брезгливо сморщила губы, слегка, но решительно оттолкнула Илью, уткнувшегося головой в ее бок, с грохотом распахнула дверь в комнату Аллы и властно перстом указала Илье, где ему следует встать. Плотно прикрыла дверь, оставив Михаила Евгеньевича одного.

Илья боязливо поднял глаза на Аллу, желтую, некрасивую, разлохмаченную и, как он же, сжавшуюся. Алла показалась ему таким же незнакомым человеком, каких много встречаешь на улице в толпе. Перед ним, скрючившись на стуле, сидела другая Алла, несчастная, больная, без того веселого, радостного блеска в глазах, с которым она всегда встречала его. Из Аллы, представлялось, выжали, выдавили жестокой рукой все соки, обескровили.

Илья насмелился взглянуть на Софью Андреевну, которая тоже померещилась ему малознакомым человеком. хотя с младенчества он знал и любил ее как родного, близкого, равного матери человека.

Софья Андреевна, красивая, гордая женщина, привыкшая к покойному довольству в жизни, которое надежно оберегалось высоким положением мужа, но час назад ей показалось, что над и под ней все сотряслось, и она очутилась на развалинах. Недавно, наедине с Аллой, она произносила какие-то ужасные слова, рвалась в зал, чтобы нахлестать Илью, а дочьне пускала ее. Софья Андреевна размахивала руками, металась из угла в угол, но Алла ясно и сухо сказала:

- Илья невиновен. Тронете его - навечно потеряете меня.

И Софья Андреевна замерла и по бледному, незнакомо-старому лицу дочери поняла, что дело может повернуться пагубнее. Она распахнула дверь и для какого-то решительного разговора потребовала Илью, - и вот он перед ней, но что и как говорить - она не знала. Ее брови вздрагивали, губы втянулись и сжались так, что кожа побелела. Можно было подумать, что Софья Андреевна несет в себе мучительную физическую боль, что терпеть уже невмоготу, и вот-вот она закричит, забьется, потеряет сознание. Она думала, что бросит в Илью жестокими, уничтожающими словами, поцарапает его - теперь казавшееся ей мерзким - лицо, но - просто заплакала, тихо, глухо, с выплесками рыданий и стонов.

- Уйдите! - прошептала она Илье, подошла к Алле и обняла ее, точнее, страстно сжала, сдавила ладонями ее горячую сырую голову.

Илья, покачиваясь, вышел. Увидел низко склоненную голову Михаила Евгеньевича. Казалось, склонился в его сторону; казалось, хотел подойти к нему и что-то сказать, но ноги сами собой направились к двери, и он, нащупывая дрожащими пальцами стену, выбрался, как выполз, из квартиры.

24

Илья кое-как, словно немощный старик, вышел на улицу, придерживаясь за перила. Побрел в свой подъезд, домой, хотя ему, в сущности, было все равно, куда идти. Его никуда не тянуло, ни к кому не влекло; он чувствовал, что внутри у него почему-то стало пусто: будто сердце и душу вырезали, вырвали. Его покачивало, как невесомого.

Все, что стряслось с Ильей в последние часы, было в его жизни ураганом, не оставившим своим смертельным дыханием камня на камне. И как человек после стихийного бедствия, Илья не знал, что делать, как жить, куда кинуться, у кого вымаливать защиту и помощь или же кого самому оберегать, кого поддерживать. Ему нужно было время, которое сильнее и могущественнее любого человека и даже всего человечества, которое может лечить, утешать, останавливать все, что можно остановить, созидать или разрушать. Время сильнее.